600. КТО БЫ ВСПОМНИЛ ТРОИЦУ ГОРЕМЫК. Ерашова Софья

 Сведения о респонденте смотреть здесь.

 Живу в Фатыни. Моя родная деревня Поземщина хоть и находится в одном Бобровском сельсовете, но до неё, ни много, ни мало, а полтора десятка километров будет. Бываю там редко. Иногда свозят меня на кладбище и назад. А по деревне даже не хожу. Одно, что ноги больные, не носят, но главное - нелюба мне Поземщина. Совсем она не похожа на прежнюю, из моего детства. Понаставили дач богачи из Минска, Питера и такие заборы вокруг возвели под крыши, что озера не видно, хоть его и копирует совсем близко деревенская улица. А про богатство поземщинских дачников свидетельствует такой факт. Один питерец поставил на своей даче видеонаблюдение. Постоянно наблюдает из Питера, что в Поземщине происходит. Соседка по даче интересуется по телефону из Лепеля, как обстановка и на её даче. Питер отвечает: следов на снегу не видно, значит, воров не было. Даже не знаю, смеяться или удивляться следует.

 В моём детстве заборы вообще не возводили. У нас в хате даже крючка дверного не было. Никто никого не боялся, никто ни у кого ничего не брал. И до войны, и в войну, и после войны.

 Я ведь войну очень хорошо помню. Я хоть и с 38-го года, но родилась 1 января. Так что, когда война окончилась, мне было шесть с половиной лет. К детской памяти присоединились рассказы старших, и всё вместе создаёт впечатление, что эпизоды войны в Поземщине происходили на моих глазах.

 Я даже помню тот день, когда пришли немцы. Стремясь к Смоленску, они сначала заняли Боброво, а оттуда заявились к нам. Была тогда прямая дорога. А потом как взорвали мост в войну, так его никто после и не восстановил. Заезд в Поземщину есть только от Камня, к кладбищу.

 Как сейчас вижу: стоим с мамой на улице, и все возле своих ворот выстроились, не знают, как немцев встречать, выходить на улицу, или в хате сидеть. А машин, мотоциклов уже много надвигается. Все молчат.

 А три мальца от нас учились, не знаю только где, может в педучилище. Из крайней хаты, Новомейский Флёрка Николаевич его звали, посреди деревни жил Валентин Михайлович Петуховский и брат по матери уже умершего Шурки, Толя. Мать сама финка, в Ленинграде зарубила мужа и привезла в Поземщину того Толю. Так вот, эта троица шла через кладбище, по горе. Первый идёт белый Толя, посреди - в очках чёрный Валентин и со второго краю - светлый Флёрка. Эту картину - умру, а буду помнить.

 Как только вошли в деревню, немцы схватили Валентина и Толю. А Флёрка успел зайти в свой первый двор. Так его родители (хитрые люди поляки) сразу отправили прятаться в кусты на болото Мох. Сколько он там сидел, не знаю, но жив остался. А двух его друзей как забрали, так никто никогда их больше не видел.

 Жалко, что фамилию Толи не знаю. Он был от финна, а мать его Ольга сюда приехала с Иваном. Работал Иван на заводе, плотничал, ожёг глаз, и за это пенсию дали по зрению. Он был Петуховский. Но, возможно, Толя носил фамилию настоящего отца финна, убитого Ольгой.

 Поляк Флёрка Новомейский потом был в партизанах. Каким-то образом очутился в Кракове, и получилось так, что боялся погибнуть при готовящемся подрыве Кракова. Потом жил в Варшаве, женился на польке.

 Рада, что вспомнила тех троих горемык, которые так и не узнали счастливой юности. Даже оставшийся в живых Флёрка лучшие свои годы жизни мытарился на войне. А после войны разве лучшая жизнь стала? На её улучшение потребовались многие годы. А сразу после победы стало жить тяжелее и голоднее, чем до неё.

 Разве это жизнь была в колхозе. Я уже пять классов окончила, а вместе с другими сверстниками наравне с взрослыми работали. Мальцы силос на конях возили, а мы подгребали. А старшая моя сестра, 33-го года рождения, нагружала силос на возы вместе со своими подругами. Теперь слово такое почти не употребляется. Говорят: сенаж. Это то, да не то. Сенаж - провяленная травяная масса из сеяных трав, законсервированная под землёй. А силос - только что скошенная луговая трава (культурную не сеяли, жалели пашню, чтобы под хлеба использовать) и сразу в траншеи закопанная. Тяжеленная, камни и те легче. Впрочем, какая там трава луговая. Самая настоящая болотная - аир, осока. Мужики болото выкашивают, женщины выгребают скошенную массу из воды в кучи. У нас, малых, сил не хватает валок граблями перемещать, поэтому лишь подгребаем за старшими. И всегда голодные, постоянно жаждущие пожевать чего-нибудь съедобного.

 Это теперь жизнь настала, что детей так жалеют, что боятся их заставлять даже лёгкую работу выполнять. Да им, собственно говоря, и делать-то нечего - никто не работает по хозяйству. Зачем, если проще заработать денег на лёгкой работе и купить то, что даётся тяжёлым трудом.

 Записано в 2015 году.