ТЕРЕШКИ ДО ТОГО, КАК СТАТЬ ПРИЗРАКОМ

Сведения об авторе смотреть здесь.

 Что деревня Терешки давно есть призрак, поди, знают все. А каковым был призрак до того, как стать призраком? Вот тут-то и получается осечка, ибо ответ на этот вопрос знают лишь ныне довольно солидного возраста люди да одержимые краеведы- фанатики. Я – один из последних. Не жителей, конечно, а пронырливых бродяг-скитальцев. Много раз исколесил вдоль и поперёк Терешки-призрак. А бывал ли я в живой деревне? Начал вспоминать. Да, приходилось раза три. Однажды даже специально за интервью приезжал в глухую заповедную деревню. Сейчас вот поднапрягу извилины, вспомню тот далёкий мартовский день и воспроизведу его на клаве.

 Дааааа! Тот, кто не прочитает эти мои строки, тот никогда не узнает, какой была призрачная ныне весь. Жалко мне таких людей, блог мой не читающих. А ведь я сейчас расскажу историю деревни от самого её рождения и до ухода в мир иной, потусторонний. Приготовьтесь слушать, вернее, читать и украдкой слезу смахивать от жалости к горемыкам не таким уж и далёким. Впрочем, всплакивать по поводу жизни горемычной незнакомых людей не каждому дано. Для того надо иметь душу ранимую да любовь безмерную к краю родимому. Итак, начинаю пересказ свой рассказа единожды услышанного.

 В далёком марте года 1989-го просверлило солнышко весеннее в снегу слежавшемся проталины заплесневелые. Под вечер дня очередного погожего подговорил я брата Толика до приключений охочего вместе посетить весь нам малознакомую. Залезли мы в маршрутный автобус-коробочку Курганского завода автобусного, и потряс-растряс он нас по дороге лесной разухабистой в самый глухой тупик земли лепельской. И довёз нас автобус битый-разбитый в самый центр Терешек окраинных. И высадил он нас перед хатой шикарной в краю обитаемом лишь аборигенами туземными. В неё и зашли для беседы первоначальной. И посадили нас сразу за стол пустующий, и наполнился он моментально разносолами пьянящими. И потекла обстоятельная беседа нескончаемая.

 Повезло нам с информатором компетентным, ибо оказался им крестьянин потомственный, в здешних местах свет увидевший. Михаил Пшенко был это, страдалец эпохи социалистической, выживальщик поневоле, а не по зову сердца разбалованного вроде нынешних приключений искателей. Возобновляю беседу с дядькой Мишкой по памяти, не ручаясь за пересказ обстоятельно дословный. Но суть в нём сохранённая серьёзно-пресерьёзная.

*   *   *

 Деревни глубинной более в районе, пожалуй, не сыщется. Раскинулась она улицей широкой прямёхонькой между пустырей-болот заповедника Березинского. Хвои шумливые волнами зелёными набегают на трущобы состарившиеся, на сотки приусадебные, на частные хлевушки покосившиеся. Сразу в глаза бросается – умирает поселение сельское. Кое-где от когда-то строений шумных желтизной сверкающих остались лишь развалины разрушенные.

 Хатки ж уцелевшие на бок скособочились, многие спрятали окна безжизненные под чёрными досками необструганными. Только вид светлого, самого красивого на деревне дома центрального немного тоску отгоняет набегающую. Живу в нём я, Мишка Пшенко, персоной собственной со своей спутницей Надей Александровной. Нашей обители и положено быть образцом, пример показывающим.

 Ведь я не просто абориген прозябающий, а бывший председатель колхоза имени Ворошилова, искателя «врагов народных» да «шпионов» мифических.

 Терешки приходили в упадок не столетиями длительными. Только что они пятидесятилетие справили собственное. Родилась деревенька в году 1938-м ужасающем, когда хуторян изгоняли из мест насиженных. Так были уничтожены хутора Нешково и Семёниха, Василиха и Алексеиха, Троян и Ямское… Оттуда изгнанники и создали Терешки тридцатидворные, центром колхоза ставшие. Может остро так и не засели бы в душах горемык терешкинских те мрачные тридцатые, если бы не погнали из них многих в Сибирь безмерную, не назвали врагами советскими да кулаками кровопьющими. Трудно теперь установить всех репрессированных. Лишь точно известно, что смолол Кривёнка Молаха молох раскулачивания, его зятя Ефима Парабковича не спасла даже должность секретаря сельсовета Замошского, и в Сибири холоднющей закончил он путь жизненный.

 А как лес заселили партизаны советские, дружно взялись помогать им вчерашней властью обиженные. И поили, и кормили, и обували-одевали да приючали люди терешинские своего прежнего уклада жизни разрушителей. Каратели за такую заботу чрезмерную над их врагами заклятыми сожгли Терешки мирные. Не пощадили и соседнюю Стайчевку, всех жителей уложили в землю холодную.

 Когда попрятались уже сами оккупанты в леса партизанские, терешане землянки выкопали на пепелищах дымящихся и с них снова основали жизнь колхозную. И поняли положение безысходное партизаны уже немецкие, сложили оружие грозное к ногам людей самими обиженных, и пошагали в плен спасительный под конвоем сорванцов терешенских.

 Ох, и нагоревались люди голодные, лишь грибами, ягодами да травой кормившиеся. На себе пахали землю твёрдую, пока сельсовет не прислал несколько коров в качестве силы тягловой. Ещё и доить их заставили, а молоко на коромыслах таскать в Аношки отдаленные.

 И пришёл в помощь голоду тиф безжалостный. Десять терешенцев отправил он к небожителям. Я чуть выдюжил, не уставая дела обтяпывать председательские.

 Лишь через шесть лет люди построились и из курных землянок вылезли. Появились кони первые в плуг запрягаемые. Но труд бесплатный общественный не умалил свой гнёт сверхъестественный. С утра раннего до мрака позднего люди крюком стояли над пахотой сталинской. За работу недюжинную им не давали ни копейки мелочной, ни натуроплаты малейшей – всё шло на поставку государству ненасытному. И падали мальцы да девки мне в колени председательские: отпусти ты нас, дядька Пшонка, в края дальние, нас так манящие. А меня за такие дела могли упечь в края ещё более отдалённые. Но сердце моё не камень гранитистый – свои же люди, на моих глазах взрослевшие. Не хотел, чтобы на этих же глазах и чахли они от работы убийственной да голода умертвляющего. И выдал я справки спасительные Гумовской Анечке да Вершаловской Шурочке, не устоял и перед мольбами Мательской Милечки. Пусть девки глотнут воздуха вольного да вкусят труда городского регламентированного. И мне обошлось - доносчика не нашлось среди люду согбенного.

 Не успели Терешки стать на ноги твёрдые, как их объявили деревней заповедницкой. И заросли пастбища травами дикими. И засеяли поля лесами сосновыми. И в году сим, 89-м, осталось в Терешках девять хозяйств отчаянных да пять коров доящихся. Не стало у людей состарившихся сил на жизнь труда требующую, пастбищ да сенокосу на скотину прожорливую. Хлебом обеспечивает автолавка вездесущая. Трижды в неделю приходит автобус маршрутный, если дорогу не заметает метель снежная. Из последних сил старается помочь колхоз «Родина» издыхающий. А вот заповедник Березинский даже нос не суёт в дела сельские.

 Смирились терешкинцы со стремительным деревни старением. Не верят в её возрождение. Устали требовать автобуса ежедневного, магазина в хате обоснованного. Согласиться не могут с отсутствием телефона единственного. Как докликаться медика спасительного к старушенции свалившейся? До соседнего Острова ближайшего полдесятка км лесом пугающим.

 Тяжело мне рисовать Терешек будущее, но ведь смерть их неизбежная. Чуток бы внимания нам большего со стороны власти коммунистической. Может и продержались бы мы ещё годков несколько.

 Не надо мне речи толкать утешительные. Знаю, что умру я раньше, чем Терешки мной любимые. Но и их вскорости постигнет участь неизбежная. И после соберутся перед моей хатой дети мои многочисленные. И среди них будет восседать Надя моя ненаглядная. И передайте тогда им моё обращение из прошлого: «Сыновья и дочки мои любимые! Достойно растите моих наследников в поколениях будущих, чтобы было вам радостно за них, как я теперь полнюсь гордостью за ваши роли в обществе. Я скучаю по тебе, Надя Александровна. Но ты не спеши на встречу со мной неизбежную. Свидеться нам ещё успеется. Лучше радуй детей своим присутствием».    

*   *   *

 Давно ушёл автобус лепельский. И ринулись мы с Толиком в пущу заповедную. И вышли на Острово соседнее, теперь также призрак несуществующий. А там и до Велевщины километров несколько. А ещё через столько и Гадивля спасительная, ныне в призраки лишь готовящаяся…

 В 1999 году вышла книга «Памяць» легендарная. Вот что она сообщила о Терешках мной исследуемых.

 Через 18 лет мне удалось-таки осуществить наказ Михаила пророческий. Очень обрадовались его родные обращению отца из прошлого.

 Всего лишь 11 лет прошло после семейной встречи душещипательной. И вынужден я сообщить вам весть пренеприятнейшую: больше половины из тех Михалычей нет уже на свете этом несправедливейшем.

 Три десятка лет минуло с того памятного с Толиком путешествия. От Терешек остались лишь руины гниющие.

 А из Острова свезены даже развалины пугающие. Сколько головоломок веси доставляли обществу советскому! А нет деревень – и нет проблем. Да здравствуют призраки прирастающие? Сатира получается офигительная…

2018.