Мемуар 62. ЮНЫЕ КУРЦЫ НЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Шуш Эсенскі

Сведения об авторе смотреть здесь. 

 Курящие мужчины любят хвастаться собственным стажем курильщика. Один заявляет, что начал курить в пятом классе. Другой с гордостью утверждает, что с первого… А всеобщая шутка так характеризует злостного курца: да он курит с пелёнок…

 Не знаю, когда и каким образом начинают курить современные дети. А вот как это происходило в моем детстве, то бишь в 50-е и 60-е годы, знаю по себе. О том и расскажу. Поскольку же отношу себя к типичным героям того времени и образцовым строителям коммунизма, всё сказанное привязываю ко всему обществу.

 Малышами мы хотели выглядеть круто. Как взрослые. В первую очередь это означало, что надо курить. Они смалят самокрутки с махоркой, ну, а нам сойдут и сухие сосновые иголки. Тлеют превосходно. Оттого и «дрисником» называются.

 Закручивали дрисник в обрывок газеты (иной бумаги даже взрослые не имели) и втягивали в себя сизый дым вместе с типографской краской. Уже с приличным стажем курильщика пробовал на вкус дрисник моего детства. Кислый до невозможности дым раздирал даже взрослое горло. Как тогда его терпели? Наверное, очень хотелось выглядеть большими в глазах друг друга и собственных.

 Пачка махорки стоила 60 копеек, а после хрущёвской деноминации 1959 года цена снизилась до шести копеек. Дешёвка! Булка-сайка и та дороже – семь копеек. Хлеб того времени для сравнения не годится, поскольку буханки продавались на развес. Это после изобретения дозированной закладки теста в формы они начали старт с 14 копеек.

 Но колхозники не имели возможности даже по такой цене покупать махорку, поскольку деньги за работу не получали никогда. Дядька Круглик, папка моего друга Толика Круглика, пас коров колхоза «Родина», а потому денежной поддержкой Родины обеспечен не был. Оттого собирал возле Эссы ольховые листья и сушил на печи. Мы с Толиком их воровали и курили. Было вкусно. Правда, летом можно было вдоволь насобирать сухих листьев на берегу, но краденые были вкуснее.

 Когда я учился в начальной школе, за семейной беседой мамка забеспокоилась, как бы я не начал курить – есть на то подозрения. На что папка ей ответил:

 - А ты смотри на пальцы: как только пожелтеют, значит, курит.

 Я же подумал: «Дурак ты, папка. Это у дядек пальцы желтеют, поскольку они самокрутку из жадности добивают до самых губ, при том прижигая пальцы. А мальцы не такие жадные, пальцы себе не жгут, поэтому ни у кого они не желтеют».

 Собирали окурки. Высыпали из них недогоревшую махорку в коробочку, а потом изготовляли самокрутки, которые называли цимбарбелками. Для смеху, наверное.

 В старших классах было полегче, поскольку ходить в них надо было за четыре километра в Слободу, где был сельмаг. Там всегда были махорка, сигареты «Памир» за 10 копеек, папиросы «Прибой» за 12 копеек, папиросы «Север» и сигареты «Прима» за 14 и папиросы  «Беломорканал» за 22 копейки. Наибольшим спросом у детей пользовалась «Прима». Но она была дороговата. Не всегда столько получали на покупку перекуса даже дети неколхозников. Отпрыскам же колхозных рабов вообще нисколько на обед не давали, а брать ссобойку было стыдно.

 Однако каждый малец имел подпольный источник доходов. Это воровство из домашней корзины для хранения яиц. Их все магазины принимали по семь копеек за штуку. Украл яйцо – пачка махорки и ещё копейка сдачи у тебя в кармане. Ухитрился пару спереть – хвастайся «Примой» в зубах.

 Яйца магазинщицы принимали от детей беспрекословно, прекрасно зная, что они украдены у родителей. План-то по заготовке делать нужно. Потому и махорку-сигареты-папиросы мальцам отпускали с первого раза. Вроде иногда и артачились, но не припомню, чтобы я кого-то просил: «Дядя, купите».

 Но свободный доступ к табачным изделиям вовсе не означал их свободное употребление. С этим в те века были большие проблемы. Взрослые всех рангов и сословий (получается, что кроме магазинщиц) были непреклонными противниками детского табакокурения. Не дай бог, если тебя где-то в лесных дебрях или в колхозных посевах с сигаретой заприметит тётка Верка или баба Ладчиха! Обязательно через всю деревню, сквозь ливень, пургу и сугробы придёт к мамке и настучит на тебя по всем правилам установки дяди Сталина по комплектованию советских строек, лесоповалов и рудоразработок «врагами народа». Вот такой вот стукач Гришка и «съел» моего деда Таренту именно за курение: написал донос, что тот курил польские сигареты. А тогда ведь шёл 1937 год. Деда расстреляли в Орше как «польского шпиона». Импортного курева в то время не было. Значит, ходил в Польшу через границу. А она находилась рядом, за Пышно. Вот до чего доводило увлечение вредной привычкой.

 Мамка за курение расправлялась розгой. Было больно. Но ничего не поделаешь, удовольствие стоит жертв. Запомнилось, как однажды и баба Ганна меня стегала за вредную привычку. Дело, значит, было так.

 Мой младший товарищ Блябля (Сашка Тарнавский) украл у своего отчима, дядьки Кандыбы, пачку «Севера». Спрятались за канавой в Глинище и в течение нескольких часов всю её скурили. Не в затяжку, так ещё не умели, а просто втягивая дым в рот и выпуская. Этого хватило, чтобы окончательно обалдеть. Где делся Блябля, не знаю. Я же доплёлся до своего двора и в беспамятстве свалился под штабель досок для новой бани. Очнулся от боли. Надо мной стояла баба Ганна и стегала меня розгой, приговаривая, что спрятался, а дождь намочил сено. Я завыл, вскочил и убежал. Долго ещё в голове стоял никотиновый дурман.

 Однажды зашёл к нам попутно школьный завуч Александр Ефимович Павловский. Соответственно, мамка его угостила самогонкой. Когда он ушёл, подошла ко мне с моей пачкой сигарет, и начался воспитательный процесс. Оказалось, спрятал я пачку «Примы» в еле приметную нору в сене на чердаке, не подозревая, что нора-то появилась неспроста: мамка чуть глубже прятала самогонку. Полезла за ней, чтобы угостить Павловского, и в первую очередь наткнулась на курево. Конечно, я пообещал, что больше курить не буду.

 Однажды вызывают меня в учительскую. В ней полно учителей. На столе директора Льва Борисовича Мельникова лежат две пачки «Примы». Я моментально признал их: мои! И понял, что мамка в очередной раз обнаружила мой табачный клад. Не помню, чем закончилась та разборка. Естественно, пообещал, что курить больше не буду…

 Когда уже учился в последнем классе, в открытую при мамке не курил, но и не очень прятался. Частенько стала она обнаруживать у меня в кармане сигареты и демонстративно рвать на моих глазах. Тогда я придумал контрход. Заявил, что после того, как она уничтожит мою частично скуренную пачку, я из её кошелька возьму копеек на полную стоимость «Примы». Тогда сигареты из кармана стали исчезать втихомолку. Однако я понимал, в чём дело, изымал из кошелька 14 копеек и сообщал о том мамке. Конечно, покупал сигареты всё равно за её деньги, но они ведь первоначально предназначались мне на «булочку», поскольку тогда в школе не кормили.

 Когда перед армией пошёл работать, стал курить смело. В армии за границей сигареты давали бесплатно. На каждого солдата в месяц приходилось 18 пачек «Охотничьих», на которых стояла цена – шесть копеек. Были они получше союзного «Памира» за 10 копеек. В дембельском альбоме сохранился переводной рисунок важной солдатской пищи.

  Не курили единицы. Говорили, что где-то таким дают сахар вместо сигарет. Но у нас этого не было. «Охотничьи» выдавали на весь личный состав, поэтому у курцов проблем не было.

  В средине 90-х, став безработным, я превратился в главного сигаретного магната Лепеля. Обеспечивал город контрабандными российскими, китайскими, болгарскими и американскими сигаретами. Сам курил обычные. Однажды случайно открыл пачку «Бонда». Затянулся и чуть дар речи не потерял. Не ожидал почувствовать такое божественное наслаждение и блаженство. Вкуснотища неописуемая! 

 После мог запросто позволить себе более дорогие «ЛМ», Кэмэл», «Мальборо», но всё равно больше нравился «Бонд».

 На протяжении жизни курить бросал сотню раз, ну, может, около этого. Выдерживал долго, но снова начинал. Под конец 90-х меня прихватила дыхалка, и я в очередной раз отказался от курения. Не сразу и окончательно. В 2000 году поехал по путёвке на турбазу «Верасы». А там образовалась компания из четырёх молодиц и одного меня. При первой тусовке все закурили, кроме меня. Первый вечер пострелял, а потом стал сам покупать. Десять дней прокурил и снова бросил. Иногда по пьяни закуривал. А дальше отказался от дурной привычки окончательно. Теперь на дух не переношу табачный дым и курцов.

События более как полувековой давности реанимированы в 2019 году.

Читайте мои единственные в мире "Личные мемуары о красной эре".