706. ИЗ ПАРТИЗАН ТОЖЕ ВЫГОНЯЛИ. Шушкевич (Прусская) Ольга

Сведения об авторе смотреть здесь.

 Весть о начале войны в Гадивлю принёс кто-то из Лепеля. Заговорила вся деревня. Сыновья Никиты Мозго по такому трагическому поводу роздали сельчанам весь большой улов, который за день взяли из Эссы.

 На следующий день приехали мобилизовывать деревенцев. В первый призыв попали мужчины и парни 1910 – 1918 годов рождения. Другой призыв провести не успели.

 Колхозное начальство собрало молодёжь и приказало гнать общественных коров на восток. Помню, что в погонщики попали мои братья Мишка и Васька Прусские, Юлик Тарнавский. Догнали стадо лишь до Камня. Там сказали, что в Бочейково и Витебске немцы. Коров повернули назад. Дома решили раздавать рогуль тем, кто их не имеет. Потребовала себе и Ганна Шкляриха, поскольку её коров конфисковали в колхоз. Однако мой дядя Пётр Прусский выступил против, поскольку Ганна никогда не была колхозницей. Остаток стада взялись по очереди пасти.

 Со стороны Борисова на Лепель пошли первые группы красноармейцев-окруженцев. Вздыхали, узнав, что до райцентра ещё 18 километров песчаного большака. Через три дня следом поехали немцы. Были они чистые, побритые, мотоциклы, машины и танки помытые. Всё кричали колхозникам: «Нах Москау!» и показывали три пальца, что означало: через три дня будут в Москве.

 Остановились. Дядю Петра назначили старостой Гадивли. После прохождения немецкой колонны 25 красноармейцев шли на Стайск. Женщинам, которые теребили для себя колхозный лён, пожелали бога в помощь. Люди посоветовали Петру действовать согласно инструкции и заявить об окруженцах в соседнюю Слободу – красноармейцам этим всё равно не навредишь, а себя спасёшь от возможных репрессий оккупантов. Пётр так и сделал. Однако про его заявление один сельчанин донёс первым партизанам. Староствовал Пётр с июля, а уже осенью его закололи шомполами партизаны Линькова – «Бати».

 Потерпел и Пётр Козловский. Увидев, что один гадивлянец ведёт себе вторую колхозную корову, сделал замечание, что человек в колхозе не работал, а коров взял. Тот сказал: «Много видишь. Скоро перестанешь». Что-то заявил партизанам на активиста. Петра застрелили. Моему брату Мишке и другим парням, находившимся в хате как отряд самообороны, сказали: «Идите, докладывайте немцам про расстрел врага».

 Наконец партизаны поняли, что главный гадивлянский доносчик Гридюшко обманывает их. Наказывать его пожалели, поскольку имел орден за участие в советско-польской войне 1920 года. Орденоносца просто выгнали из партизанского лагеря. Тому не было где деться, и он стал скитаться по лесам. Добыл заржавленный наган без патронов и махал им под носом сельчан, когда приходил грабить под видом партизана. Его боялись. Помню, как пришёл бродяга требовать у папы известную на всю округу бритву покойника Петра Прусского. Папа без спору отдал её, а брат Василь со страха даже ремень для точения лезвия сам предложил. Мама же, дабы задобрить «партизана», змеёй возле него увивалась и спрашивала: «Цімачка, даражэнькі, можа б ты сальца ці смятанкі з’еў?».

 После люди узнали, что местного бродягу выгнали из партизанского стойбища, и пистолет его не стреляет. Стали показывать фигу ночному визитёру. Кто-то из мести сдал скитальца оккупационным властям. Его посадили в Лепельскую тюрьму. Больше орденоносца никто не видел. Говорят, что в фашистских застенках его убили как партизана.

 В 1942 году партизаны расквартировались в Гадивле. У нас стояло шесть постояльцев. Откуда-то приносили мясо, а мы всей семьёй готовили еду. Основным продуктом была картошка. Её мы чистили с утра до вечера. Особенно партизаны любили клёцки. Однажды один пришёл с задания и одним махом съел 13 клёцок. Мы только наблюдали за ним выпученными глазами. До сего времени в нашей семье при возможности стараются побить партизанский рекорд. Кому удаётся, считает себя героем.

 Не помню, чтобы партизаны вели какие-то боевые действия. Просто валялись. По вечерам устраивали на Большаке вечеринки. Иногда ходили на задание. Что это было за задание, мы не знали. Однако партизана, который собирался на задание, очень уважали, считая, что будет делать что-то важное.

 Отдельный маленький пристроек к хате отвели для влюблённых партизана Дорофея Мироновича и медсестры Марии. Мы, малышня, любили подсматривать в дверную щель, как они спали. А те после войны поженились и до самой смерти долго жили вместе в Слободе.

 Запомнилось, как в начале войны гнали пленных из Лепеля в Борисов. Место ночлега на берегу Эссы обнесли колючей проволокой. Гадивляне бросали бедолагам сквозь колючку нехитрые харчи. Голодные устраивали суматоху вокруг них. Конвоиры разводили задир ударами прикладов и выстрелами. После того ночлега гадивляне на Лысой горе закопали 28 мёртвых военнопленных. Вокруг той братской могилы и основалось Гадивлянское кладбище, коего молодая деревня, созданная из согнанных хуторов, не имела. Не так давно я настояла, чтобы на месте захоронения сельсовет поставил памятник с соответствующей эпитафией: «28 ваеннапалонных, загінуўшых у верасні 1941 года.»

 Однажды заминировали партизаны Борисовский большак в лесном массиве Зимник. Немецкий дозор подорвался на первой мине. Тогда оккупанты согнали гадивлян, заставили обняться и погнали по дороге сквозь Зимник. На куски порвало Володю Юхновского, Мишку Пытько, Никифора Казака, а Константин Передня умер от осколочных ранений в немецкой больнице в Лепеле. Больше партизаны Борисовский большак не минировали.

 В момент отсутствия в Гадивле оккупантов, партизаны водрузили над колхозным сараем красный флаг. Снимать его приехала команда полицаев. Один, желая показать верность оккупационной власти, лихо взобрался на крышу и начал ломать древко. Над Гадивлей разнёсся взрыв. Флаг был заминирован.

 Пошли в партизаны мои братья Мишка с Василём. Миша во время прорыва блокады попал под мину в ушачских Двор-Жарах.

 Вася исчез без вести в Прибалтике уже после освобождения Лепельщины.

 Больно ударила война по нашей семье.

2007.