8. Встречи с душами убиенных

Из автобуса вылезаю в Григоровичах. Иду гравийкой на Кострицу. С ответвления дороги на Слободку и начинается очередной этап моего путешествия по периметру района.

Дорога в Слободку насыпана из гравия. Её обступают убранные хлебные поля. Холмы и низменности между ними залиты ярким солнечным светом. Свежий ветерок делает его ласковым, неназойливым.

Навёрстываю мужика в выцветшей робе. Называюсь ему. Тот отвечает тем же. Григоровичанец Пётр Савицкий. Идёт принимать на сутки стадо телят, которое пасётся в поле. Неожиданно новый знакомый заявляет:

- Ваше имя Владимир? Всегда читаю ваши заметки про природу и деревни. А редактор Хованский не мой ли ровесник? Будто жизнь вновь повторяю, читая его материалы. И Вашкевич, наверное, местный, поскольку так описывать жизнь нашего края пришлый человек не может. Да и в Рублевском из «Народнага слова» узнаю лепельчанина. Не во всём с ним согласен, однако читаю его с удовольствием. Писать умеет. Читал и ваше путешествие «По следам лепельских аргонавтов». Проходили вы возле уже неживой деревни Коренёвка. Родом оттуда я.

Что и говорить, приятно было встретить такого любителя газетного слова, которое сам творишь, на краю земли, хоть всего только лепельской. К тому же Пётр внёс значительный штрих в мои исследования. Совсем недалеко отсюда, в сторону Кострицы, существовала деревня Щуровка. Шесть хат было в ней всего. Под конец 50-х оставшиеся щуровцы разъехались по окрестностям. Последними переселились учительница Степененко в Лепель и Ерофеев в Заглинники.

Первый раз услышал про существование такого населённого пункта.

В скорости зашёл в Слободку. Молокосборщик-григоровичанец Адольф Соколовский собирает молоко. Ведро его принёс слободковец Михаил Супредко. Он не работает, поскольку смотрит за старой матерью, которая к тому же ещё бедро сломала. Михаил и рассказал про Слободку.

Большой деревня никогда не была. Одиннадцать дворов имела. Осталось семь. Две хаты пустуют. Водоемов вокруг нет. За карасями ходят на болотные пруды, образованные на месте бывшей торфодобычи. Грибов вокруг полно (не сушью этого года). Растут они в молодом сосняке, по березнякам. Там же полно земляники, малины. А за три километра, в пуще, что под Людчицами, черники было много прошлыми годами.

Всё время Михаила дополнял одиннадцатилетний племянник-минчанин Павлик Шапаренко. Ему нравится лето проводить вдали от шумной столицы.

За Слободкой дорога совсем пришла в упадок. Путь деловых сношений между лепельской Слободкой и чашникским Замошьем (не тем, в котором завершил первый этап путешествия) существовать не может.

Дорогу пересекла свежая пашня, под которой газовщики спрятали газопровод. Далее конная колея нырнула в заросшие кустами лиственные заросли. Кроссовки полностью вымочила утренняя роса. Поперёк моего направления пролёг канал, проложенный разработчиками узкого торфоучастка. Неподвижная вода в нём полностью покрылась зелёным ковром из ряски. Уже прошёл мост, когда услышал удар бобрового хвоста по водной поверхности. Подбежав, увидел только круги, всколыхнувшие неподвижную ряску. С прежних путешествий знаю, что в канал мелиораторы загнали верховье речки Старобинки, притока Свядицы.

Дорога полезла на значительную кручу. За ней началось поле, по всей вероятности чашникское. Взору открылись холмистые бесконечные дали с панорамой деревни Замошье. Идти подобным волнистым ландшафтом значительно легче, чем ровной лесной местностью. И не в смысле физического облегчения. Наоборот. А вот в моральном плане бескрайние пейзажи приносят непонятное умиление и успокоение. Романтические же лесные и болотные маршруты такими кажутся уже после их преодоления. Сразу же они вызывают угнетённость и даже тревогу.

Чтобы немного узнать про Замошье, найду хату давнего знакомого Анатолия Мальчевского. И хотя он житель чашникской деревни, стоит про него немного рассказать, поскольку с 1974 года он работал столяром в Лепельском промкомбинате, а с 1978 - токарем на лепельском заводе шестерён, потому жизнью Лепельщины интересуется.

С 1994 года Толик не работает. Досматривает хозяйство, которое старой матери не потянуть. Считает, что оно приносит больший доход, чем работа рабочим на каком либо предприятии. Пенсии ему ожидать девять лет.

Своеобразная биография у Мальчевского. В 1967-м в Витебском электротехникуме связи образовал он Союз свободных студентов. Мало сказать, что произошёл тихий переполох. Начальство, партийных и комсомольских работников техникума наказали, Толика на два месяца загнали в психиатрическую больницу, после в военном билете поставили штамп о психическом заболевании и наложили трёхлетний режим наблюдения за ним. Из техникума исключили. Теперь Анатолий длинными зимними вечерами пишет книгу о проблемах становления человека разумным и духовным существом. Без надежды выдать. Самоиздатом отпечатал восемь томов.

В Замошье из прежних шести десятков остались около четырёх десятков дворов. Водоёмов нет. Какая-то речка - курице перескочить - вьётся меж полевых холмов. Ближайшие лепельские деревни Людчицы и Городчевичи находятся километра за два.

Пересекаю Оршанское шоссе и асфальтом направляюсь в сторону Дворца - центра колхоза «Дворец труда». Совсем рядом, слева, меня сопровождает чашникско-лепельская граница. Немного подвозит на возу пьяноватый колхозный пастух, жалуется на летнюю бескормицу. Высаживает напротив мемориального комплекса сожжённых деревень Чашникского района «Вишенки».

Деревня Вишенки и теперь существует. Пять усадеб в ней. А было более двадцати. История уничтожения её жителей такая.

Гитлеровцы нашли в околицах несколько убитых соотечественников. Один из них приходился дальним родственником самому Гитлеру… 9 марта 1944 года каратели согнали в два хлева 114 жителей деревни всех возрастов и сожгли. Чудом спаслись несколько человек. Теперь на том месте мемориальный знак уничтоженных чашникских деревень. Хатынь в миниатюре, я бы сказал. Даже отыскал прежнюю лепельскую деревню Стайчевку, что находилась за вторым чашникским Замошьем Латыголичского сельсовета, которое я посещал во время окончания первого и начала второго этапа путешествия. Конкретно узнал, что двое пьяных немецких мотоциклистов летом 1943 года сожгли в Стайчевке девять хат и расстреляли 26 её жителей.

Прямо на месте сожжения жителей деревни Вишенки пишу эти заметки, читаю на плитах их фамилии. Так провожу первый за сегодня привал.

На выходе из мемориала молодая женщина, которая приехала из Заслоново в Вишенки к матери, предлагает написать о том, что затухают торжества на святом месте. Ранее здесь присягу принимали солдаты, окрестных жителей военные кормили солдатской кашей, концерты ставили. Забыли на всё теперь. Пускай бы Дворецкая школа не дала погибнуть во времени хорошей традиции, как то делают молодожёны, заключающие брак на траурном месте. Исполняю просьбу моей собеседницы, хотя эти заметки предназначены лепельскому читателю. Вряд ли дойдёт её дельное предложение до ушей чашникского начальства.

С дороги на Дворец будто на ладони смотрятся заслоновские ДОСы. Сама деревня большая. Поскольку же она чашникская, особенного внимания не заслуживает. Из неё полевыми дорогами направляюсь в сторону лепельской Межицы. Хорошо видны казармы Заслоново. Вдруг будто бы бойкая дорога растворяется среди стерни. Наугад направляюсь на окраину поля, на котором техника прессует солому. Сосновая опушка встречает густыми зарослями иван-чая. Высокая крапива обжигает локти, шею. Радует встреченная железная дорога Орша - Лепель. По шпалам идти так же неудобно. Однако рядом кустарник такой, что не даст протащить толстый рюкзак. Просачиваюсь в прогалину между частыми деревьями. Неожиданно выхожу на узкую, но длинную пашню. За ней такой же густой кустарник. Само поле делает замысловатый изгиб. За ним проявляется невыразительная дорожная прогалина. Выходит она на широкую гравийку. Не знаю, в какую сторону по ней двигаться. Пересекаю дорогу и упираюсь во вторую свежую пашню. Тем временем на дороге останавливается легковушка, из которой вылезает милиционер.

- Как рыбалка? - спрашивает.

Объясняю, кто я есть на самом деле. Представитель власти показывает мне правильное направление, даже не спросив документов. Видно, опытным глазом определяет, что я не обманываю. Только уважение вызывает его внимание к подозрительному путешественнику. Были бы все такими преданными службистами!

Прямая тропа приводит в большой населённый пункт. Одна карта называет его Иконками, вторая - Ульяновкой. Видно, прежним властям не понравилось религиозного уклона название деревни и они переделали его в нейтральную: догадайся сам, корень взят от не такой и далёкой реки Уллы (с балтского - скала) или от действительной фамилии Ленина.

Конца краю не видно Иконкам. Дед с костылями, который назвался Иваном Скрабневским, заставил выслушать про свою горькую жизнь и только потом показал, как выйти на лепельскую Межицу. А к ней привела единственная улица Иконок. Прямо упёрся в ограждение из колючей проволоки. Пролезаю сквозь неё и мимо каких-то секретных военных казематов попадаю на берег Уллы. Заросли не подпускают к ней. Тропкой подбираюсь к вытоптанному островку возле русла. Собой он напоминает больше отхожее место, чем пляж. Однако ничего не остаётся, как остановиться на обеденный привал: тяжёлый рюкзак окончательно обессилил, невероятно устали ноги.

Интересен военный городок Межица тем, что граница между Лепельским и Чашникским районами разрезает его на две части. Проходит она по улице. Штаб военной части ПВО находится на чашникской земле, а казармы и ДОСы - на лепельской. Но это несуразица, видимо, военных абсолютно не волнует. Военные территории у нас административным разделам неподвластны.

Уллу перехожу по временному военному мосту. За ним тропа ведёт на высокий берег сквозь ореховые заросли, затем по окраине выжженного солнцем клеверного клина. Сзади, уже за Уллой, виднеются межицкие многоэтажки. Впереди не заканчиваются поля. Не сманивает ли тропка с нужного направления?

Наконец захожу в приграничную деревню Караевичи. Раньше она относилась к совхозу «Боровка». После стала подсобным хозяйством Лепельского, а потом Минского завода шестерён. Характерно, что сношение с центром совхоза ранее осуществлялось через Лепель и Межицу из-за постоянного местного бездорожья. Только после образования подсобного хозяйства дорога между Караевичами и Матырино была налажена.

Караевичане не ностальгируют по совхозным временам. Минск им регулярно выплачивает зарплату. Она хотя и почасовая, однако, выше колхозно-совхозной. Пенсионеры хвалят местное руководство. Но высказывают и претензии к нему. Улицу при въезде в деревню отремонтировали, а в мокрую погоду на окраины не заехать никакой технике. Не хватает выкопанных людьми колодцев. Копать новые у них, состарившихся, сил не хватает. Почему бы не сделать это минским властям? То же касается и расчистки улиц от снега.

Первой моей собеседницей была пенсионерка Нина Григорьева. В совхозе она была дояркой, в подсобном хозяйстве работала животноводом-сторожем. Однако из-под её охраны украли упряжь, и женщину отправили на пенсию. Она по тому не горюет и не обижается на начальство. Хотя отдохнёт на склоне жизни.

Воду набирал из колодца на противоположном краю Караевич. Ведро одолжил дачник-москвич. Приехал он как-то к другу-караевичанцу погостить. Понравилась местность так, что купил себе хату здесь. Теперь каждое лето приезжает с женой отдыхать.

Вместе с дачниками живых дворов в Караевичах четыре десятка. Может немногим меньше пустых хат-развалюх. А было раньше в деревне полторы сотни усадеб.

Полевой тропкой вышел на Матыринскую гравийку. Так утомил сегодняшними большими дистанциями ноги, что они еле переставляются. Аж жилы болят от нагрузки тяжёлого рюкзака. В дополнение пята треснула. Потому не дотянул до леса, упал на вечерний привал прямо под придорожный куст.

Нужно продолжительность переходов между часовыми привалами уменьшить до часа. Я знал эту аксиому. Однако нарушил её сознательно. Поэтому и наказан чрезмерной усталостью.

Лежать хорошо. Идти почти невозможно. Едва подымаются от нагрузки ноги. Нестерпимо зудят натёртые лямками рюкзака плечи. Кое-как доползаю до леса. Он заболоченный, неуютный.

После нескольких поворотов гравийка выскакивает на большую поляну. На ней - огороженный обелиск. Читаю на входе: «Товарищ, остановись! Здесь была деревня Кистелёво. 10 июня 1942 года немецкие каратели сравняли её с землёй и расстреляли 46 мирных советских граждан». Далее находится курган, под которым похоронены кистелёвцы. Они носили одинаковые фамилии. Их четыре: Шнитко, Спиридович, Галай и Мисник. Как раз здесь можно было сделать мемориал уничтоженных лепельских деревень, вроде «Вишенок».

Неподалёку поставил палатку. Буду ночевать вместе с душами убитых кистелёвцев.

Чай не готовлю: боюсь, чтобы не образовать пожар. Сало и консерву запиваю холодной водой, что никогда бы не стал делать в нормальных условиях.

Первый в жизни бескомариный поход. Видно, сожгла этих тварей жара. Немного достают слепни. Однако это мелочь в сравнении с комариным роем прошлых пеших путешествий.

Вечером в палатке было душно. Разделся до майки. На всякий же случай в спальный мешок залез.

Ваўчок ВАЛАЦУЖНЫ (Валадар ШУШКЕВІЧ). ЛЕПЕЛЬ. 1999 год.