932. Лепельщина без прикрас. В БЛОКАДЕ. Сальник Александр

Сведения об авторе смотреть здесь.

(Продолжение. Предыдущую часть смотреть здесь.)

 В средине апреля 1944 года меня разбудили. С улицы слышалась стрельба. За окном стоял густой туман. В хате суета: дед с бабой, мама, тётки бегают из угла в угол, роются в шкафу, сундуке, вытаскивают вещи. Подгоняют меня, чтобы скорее собирался – уходим в тыл партизан прятаться от немцев.

 Вывели из хлева корову, поскольку главное пропитание в дороге -  молокопродукты. Первую остановку сделали возле Вацлавово. В деревне жили латыши, и у них были погреба. Склепа были на метр заглублены в землю, выше выложены камнями и засыпаны грунтом. Несколько дней просидели в них. Потом услышали, что немцы уже в Вацлавове. Собрались и поехали дальше, в Слободу. В ней несколько дней жили. Там услышали, что немцы уже в Жарах.

 Двинули в Ковалевщину, что возле льнозавода. Побыли там мало. Потом через Ушачи поехали дальше. Местечко меня удивило тротуарами, вымощенными из досок. Во, думаю, как живут цивилизованные люди.

 Перешли реку Ушачу и зашли в лес. Прошли Угринки, Плино, Теличино. Новосёлки. Снова вошли в лес. В нём и засели, может, на неделю. Как рассветает, начинают выть немецкие самолёты. Казалось, что своими пузами цепляют высокие деревья. А может и вправду так было, поскольку бронированное дно не боялось повреждений подобного рода.

 Однажды с мамой пошли на добычу чего-нибудь съестного. Неожиданно налетели самолёты и стали сбрасывать бомбы. Не знаю, что они бомбили. Партизан мы там не видели. Однако ложились бомбы не в сам лес, а возле него. Один взрыв даже нас песком обсыпал. А вообще-то в иные дни бомбили мало, больше пулемётный обстрел вели сверху вниз.

 И вот мы решили выходить в деревню Плино. Не в то Плино, что по дороге, а немножко левее – там второе Плино. А к кому? Мама предлагала пойти к знакомой женщине с сыном, а там будет видно.

 Я был в валенках. И один растоптал так, что пята видна. А как идти дальшев зимней обувке, если уже 4 мая?

 Мама побежала по хатам. Не помню, что она нашла, сапоги или ботинки. Заменил валенки ботинками. Только поднялся и отошёл, испытывая новую обувку, как в это время снаряд или мина «хлоп» совсем рядом. Маму огрело по спине щепками, а мне по уху попало, рассекло его. Побежали прятаться за хату. Ну, а немцы начали обстрел деревни. А у меня страху никакого, любопытство берёт верх.

 Поначалу подумали, что это наши, партизаны. Но прятаться всё равно надо. Мама чистит меня от набросанной на одежду грязи, а мне хочется посмотреть, что творится вокруг. Летящие вокруг пули издают разные звуки, не говоря уже о снарядах: одна пищит, другая воет, третья шуршит…

 Потом послышался чей-то крик:

 - Выходите! Будем сдаваться – немцы идут.

 Подняли руки во главе с нашим 75-летним дедом. Его небритый вид делал его намного старше. Общий вид нашей семейной компании опасности для немцев не представлял, потому нас спокойно повели по улице. Подвели к сараю, где было полно народу. Я никак не мог понять, откуда столько людей могло взяться. Уже в сарай не стали вмещаться. Тогда мама оттолкнула меня в сторону, чтобы я ненароком не просочился внутрь и не был разделён с семьёй.

 Ворота закрыли. Возле них лежало толстое полено. Несколько человек подкатили его к выходу и подпёрли дверь. Вокруг слышался шёпот, что находящихся внутри сожгут. Это ни для кого не было новостью, поскольку слухи такие уже ходили.

 Услышали вой ракеты, запущенной над сараем. С замиранием сердца слушали, как она сверху приближается к сараю. Однако, немного не долетев, зашипела и перед самой крышей смолкла. Люди, находящиеся возле сарая, и с замиранием сердца ожидавшие смерти в огне, издали вздох облегчения.

 К сараю подошла группа немцев. Один заговорил на чисто русском языке. Мама, спросила:

 - А нас расстреляют?

 - Нет, - ответил переводчик. – В этом нет смысла. Вы не представляете опасности.

 Я уже тогда понимал, что в деревнях в 1944-м проживали одни лишь старики, женщины и дети. Всем мужикам призывного возраста, пусть они хотят, не хотят, глухие, слепые, вручали «обрезанку» или ржавый карабин и забирали в лес. Такой ответ переводчика в немецкой форме вселил в людей надежду остаться в живых.

 - Пойдёмте, - скомандовал он.

 Привёл нас в ближайшую хату и приказал:

 - Сидите здесь и ожидайте.

 Сидим. Мама взяла на себя роль разведчицы и стала бегать на улицу и назад. Наконец прибежала с новостью:

 - Сказали выходить.

 Направили нас в Ушачи. Пошли. Никаких конвоиров к нам не приставили. Немцы навстречу едут на лошадях, в основном в крытых повозках. Дед себе в бороду вслух рассуждает:

 - Ой, как много. Может они отступают, дай бог.

 У меня же было такое представление, что коль фашисты едут навстречу, значит, они наступают, а если бы ехали попутно нам, в Ушачи, тогда бы отступали. Потому не понимал надежды деда Бориса.

 В Ушачи никого мы не интересовали, никто нами не командовал. Мост через Ушачу сожжён. Рядом строят новый.

 Остановились в какой-то хате. Мама немного укрыла меня вещами, и я заснул.

 Утром новый мост был готов, и немцы нас первых пустили по нему. На том берегу дали понять, что им мы не нужны, и можем следовать куда угодно.

 Собственно говоря, радоваться нам не было чему – всё равно находимся на чужбине в окружении врагов, однако успокаивала мысль, что никому мы не нужны, можем возвращаться в родное Старое Село.

Диктофонную запись воспоминаний автора предоставил его сын Владимир Сальник в декабре 2022 года.

(Продолжение смотреть здесь.)