115-й ликбез для обывателей. ВДАЛИ ОТ ЛЕПЕЛЯ. ЧУЖАЯ УЛЛА. Валацуга

Сведения об авторе смотреть здесь.

 Блукач ВАЛАЦУЖНЫ висел над бегущей в Западную Двину Уллой. Ночная вьюга превратила окрестности в нетронутую белую целину. Лишь видимое глазу течение, неподвластное семиградусному морозу, контрастно выделяло центральную часть речного фарватера.

 Скиталец и река – давние друзья. Ещё в 1987 году он пешком протопал улльскими берегами от истока и до устья важного составляющего звена легендарной Березинской водной системы. А в 1996-м поочерёдно на лодке и байдарке прошёл этот путь длиной в 124 километра из конца в конец.

 В длительном пешем походе, как и в не менее продолжительном водном, были свои прелести, уникальные открытия и запоминающиеся картинки. Однако попутные отдельные объекты, зафиксированные мимолётом, в некоторой степени стираются из памяти временем. Чтобы восстановить забытые места в мозговых извилинах, требуются непродолжительные вылазки к ним. Вот с таким намерением лежебок и оторвал свой зад от компьютерного кресла. А интересует Блукача Улла за огромной собственной петлёй, которую гидростроители царя Павла убрали с пути, прокопав Чашникский выпрямительный канал.

 Канал и петлю ротозей исследовал и описал в прошлом году. Но пробежал по последней галопом. Поэтому ныне и решил забить в память улльские пейзажи конкретно на противоположном от Чашников краю перешейка невообразимой речной излучины. Несмотря на зиму, ночной снегопад и лёгкий морозец, идётся легко, поскольку зимние оттепели регулярно уничтожают собравшиеся обосноваться сугробы. Приречная часть Заречной Слободы заканчивается. Остаётся всего-то преодолеть небольшой лесок, за которым и катит воды вожделенная Улла.

 Но лесок лишь издали казался зелёным и пушистым. Сразу с опушки он скатился в низменность и превратился в лиственный бурелом, сохранивший под собой ещё осенние сугробы. Они зависли на густых голых ветвях и от тяжести тела проваливали его по начало ног.

 Казалось, что этому чёртовому ляду не будет конца. В таких случаях, обычно, сознание наполняется унынием и чувством бессмысленности первоначального замысла. Однако успокаивает навигатор, рисуя синюю ленту Уллы в нескольких сотнях метров впереди. Пока же взгляду предстаёт лишь длинная крутая гора, на которую надо взбираться чуть ли не ползком.

 Достижение вершины совсем не обрадовало. Гора оказалась искусственной грядой, с противоположной стороны скатывающейся в такой же низменный бурелом, за которым находится точно такая же веритея. Обе гряды в поле видимости заканчиваются. Однако преодолеть окружающий их густой кустарник, можно лишь спустившись назад и обойдя насыпи по лиственным зарослям.

 Наконец-то появился замороженный заливной луг.

 Прилипший к берегу и обвалившийся лёд свидетельствовал о мощи декабрьского оттепельного разлива.

 Близко чувствовалась река. Но подобраться к ней можно было лишь сквозь березняк, заселивший искусственные земляные нагромождения.

 - Ну, здравствуй, Улла, - поздоровался с достигнутой целью лодырь. – Поводила ты, однако, за нос своего поклонника, прежде чем открыть себя во всей обнажённой зимней красе.

 Малая река величаво скатывалась к свиданию с большой Двиной. Чтобы проследовать её путём, пришлось взбираться на заросший лиственным древостоем берег. Летом, пожалуй, за пышными кронами прибрежных деревьев и клочка речной сини не увидел бы, как и заречного болота, деревни на горизонте. А теперь – всё на виду. Есть всё же кой-какое преимущество и в зимнем путешествии.

 Но не только жизнь испокон веков несла Улла земле и землянам. Была она свидетельницей, стало быть, и участницей жутких событий человеческой дурости. Надпись со щита на примитивном железном кресте извещает: «На этом месте в годы Великой отечественной войны были расстреляны мирные жители и участники сопротивления в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками».

 Червячка бы заморить… Однако обосноваться негде – ветер по полю гуляет, небольшой морозик усиливая до большого мороза. Хоть назад, в коряжистое болото возвращайся или меси дальше снег до виднеющегося вдалеке леса.

 Улла уходит вправо от хвойной горы. Надо бы с рекой попрощаться, ибо вряд ли после сытного обеда захочется снова пробиваться сквозь пусть и небольшие снежные заносы.

 Ну как можно пройти мимо, не узнав, что происходило на этом красивом, но, по всей видимости, нехорошем месте.

 Так и есть… Надпись на памятнике информирует: «На этом месте 12 февраля 1942 года немецко-фашистскими захватчиками расстреляно 1805 мирных жителей». Чешет раззява затылок, призадумывается. Недописочка получается, уточненьице требуется – каких это мирных жителей оккупанты расстреливали уже через восемь месяцев после начала оккупации, когда мирное население ещё без сопротивления терпело их нашествие? Понятное дело - евреев, однако не нравилось это слово позднейшим установщикам памятников, и они скромно избежали конкретизации жертв, обобщив их в широкое понятие «мирные жители».

 Второй, синий, памятник дизайна послевоенного монументализма огорожен, но никаких надписей не имеет.

 Заныривая под кроны соснового леса, Блукач вспомнил одно из первых своих стихотворений:

          «В лесу приятно и прохладно,

          Пахнет свежестью, смолой,

          Солнце палит беспощадно

          На сосонник молодой.

          Но в сосоннике не жарко –

          Солнце льёт свои лучи,

          Словно лето шлёт подарки

          Наступающей ночи».

 Как подходит это стихотворение окружающему умиротворению, хотя несколько и не соответствует времени года!

 Пришедший на ум стих и появившееся над кронами сосен солнце вовлекли несостоявшегося поэта в воспоминания о далёком детстве. Возомнив своё литературное произведение шедевром, малый Блукачонок послал его в беларусскую пионерскую газету «Зорька». Каково же было его изумление, когда получил полнейшую разгромную рецензию на стихотворение «В лесу». Оказывается, оно совершенно непригодно для вынесения на суд советских читателей-пионеров, ибо бессмысленно и неточно в определениях. Со слезами на глазах горе-поэт проклинал литсотрудника-неумеку, не разбирающегося в поэзии. Рецензия та навеки отбила мечту юного литератора стать поэтом. А может это и к лучшему – зато он стал более конкретным прозаиком-публицистом.

 Прокручивая в воспоминаниях свою детскую литературную деятельность, растяпа обустраивал лесную забегаловку «Пень-колоду», добывал огонь не без помощи привезённых из Лепеля дров, готовя настоящий шашлык из чашникского мясного магазина.

 Поедание популярного мясного блюда никакого интереса не представляет, поэтому об этом процессе раззява умалчивает. Рассказ о посещении «чужой» Уллы продолжает с момента ухода из освещённого скупым февральским солнцем холодного борового островка.

 Конечным пунктом своего блуждания по заснеженной Чашниччине сачкарь назначил стартовую точку над Уллой.

 Бегло бросил взгляд на бегущую из Лепельского озера реку и мысленно поблагодарил местную лесо-речную нечисть за содействие в столь интересном и полезном мероприятии.

Февраль-2024.