Сведения об авторе смотреть здесь.
(Продолжение. Начало смотреть здесь.)
В Валовай Горе самолёты теперь не часто садились на Левановичевом поле – изредка сбрасывали на парашютах адресные грузы для конкретных бригад. Вскрывали посылки в нашей хате и хате деда Юзика.
Вот тогда наша «запечная» команда видела и ПТРы, и к ним большие патроны, и боеприпасы к стрелковому оружию, а гранаты, мины и взрывчатку распаковывали в пуне.
Тяжело раненных отправляли из Ушачского аэродрома и, как говорил сын деда Юзика, Фредя, там где-то была «дырка» во фронте, через которую самолёты пролетали почти без препятствий.
Глубокий снег и густая сеть партизанских отрядов не позволяли немцам активизировать военные действия. Они это видели и потому собирали большие силы, чтобы с приходом весны подчистить тылы своих войск и перейти в наступление по всему фронту.
Однако это был 44-й, а не 41-й год, научились и партизаны вести войну в тылу врага по всему периметру зоны, парализовав пути сообщений железными, грунтовыми и шоссейными дорогами. За границы зоны выходили небольшими группами на снегоступах. Нанесут удар и исчезнут в лесных массивах. Потом некоторое время отдыхают.
Однажды в самую холодную ночь начальник караула постучал в дверь нашей каморки. Тётя Агнеша, зажёгши лучинку, что-то недовольно пробурчала. Однако партизан сказал, что начальник особого отдела приказал оставить у нас женщину, осуждённую военным трибуналом. Сам Шалахутдинов остался у соседа деда Юзика. Так что это приказ.
Двое вояк оставили в каморке женщину, а сами закрыли дверь, разостлали на полу солому и, не раздеваясь, легли спать. Тётя Агнеша забрала дочку Тоню на свою кровать, и помогла женщине скинуть верхнюю одежду.
- Мяне Насцяй клічуць, - дрожащим голосом сказала пришелица и повернулась лицом к свету, который излучали из камина тлеющие угли.
Она протянула руки к тёплым углям. Что-то знакомое показалось мне в лице этой моложавой и красивой чужачки. Я растолкал маму, чтобы та помогла вспомнить, где мы видели неожиданную гостью. Но мама тихонько плакала и не реагировала на толчки.
Зато тётя Агнеша, когда женщина согрелась, расспрашивала ту, за что и за какую провинность её осудил партизанский трибунал по закону военного времени, откуда она родом.
Я не помню сегодня, из какой партизанской бригады была эта тётка, а родом, как будто, из Холопеничей или Волосовичей. Когда незнакомка сняла с головы платок, Тоня сразу ойкнула и сказала:
- Якая прыгожая ў цябе касынка, з васількамі і каёмачкай узорыстай. Мне такую татка абяцаў купіць. Толькі яго фашысты забілі.
Настя быстро набросила на шею Тоне понравившуюся той косынку, а себе взяла простой платок девочки. Обращаясь к тёте Агнеше, Настя стала рассказывать о своей горькой судьбе:
- Я, тёточка, с группой бойцов была на задании. Ходили за Березину. Пустили под откос поезд, три моста сожгли. По пути не вступали в серьёзные бои, однако уничтожили несколько полицейских участков. Когда закончились боеприпасы, пошли на место дислокации. Муж мой – командир партизанского отряда. Нас, женщин, называли «впж» - военно-полевыми жёнами. Однако мы исполняли роль не только жён, но и врачей, медсестёр, бойцов. Всегда с собой на задание брали не только сумку с медикаментами, но и лёгкое оружие, и как НЗ для себя – «лимонку». Милости от врага мы не ждали, но и мучений не хотели, готовые подорвать себя.
С большой радостью я спешила к дому своего хоть и временного любимого. Всю ночь шли, и только утром открыла дверь долгожданной хаты. А на нашей кровати… Дальше я не помню, как рука выхватила из сумки НЗ. Опомнилась только на улице. Когда пришла в себя, узнала, что взрывной волной меня выбросило через открытую дверь. Сумка спасла от многочисленных осколков. Брошенная мной граната скатилась под кровать. Соперницу и моего мужа спасли толстые доски дна кровати и твёрдо набитый сенник. Женщина вообще не пострадала, ни одной царапины не получила, а моему осколки повредили правую руку, и его самолётом отправили на Большую землю. Меня взяли под конвой, и вчера пять судей решали мою судьбу. Двое за оправдание проголосовали, а трое за расстрел. Говорят, такой приказ какого-то «пономаря». И завтра должны выполнить приговор.
Тётя Агнеша и мама молчали, а потом тётя посоветовала, пока часовые спят, тихонько сбежать в сторону Нивок, а там перейти Бузянку и Березину. Настя тихо засмеялась:
- Да не хочу я, тёточка, жить. Не хочу и вас подводить – у вас дети, вам о них надо заботиться.
Однако тётя Агнеша не сдавалась и посоветовала сбежать через окно. И снова Настя отказалась.
На зорьке, когда я проснулся, в нашей каморке взрослых не было, только на печи о чём-то спорили Броник с сестрёнкой Тоней. Тётя Агнеша, их мать, суетилась возле печи. Мамы в хате не было, но я знал, что она, наверное, в сенях крутит жернова или в ступе обдирает зерно ячменя на крупу. Натянув штаны, я в момент залез на тёплый кирпич печи и спросил у Броника, где караул и Настя. Тоня сразу сказала, что если я много буду знать, то скоро сделаюсь стариком.
Звякнула щеколда двери, и в хату как бы не вошёл, а ввалился начальник караула. Сразу спросил у тёти Агнеши, где их ночное покрывало из соломы. В ответ женщина дрожащим голосом проговорила:
- Што, зрабілі крывавую справу? Можа медалі атрымаеце. У вас разам з вашымі камандзірамі толькі на жанчын, а не на фашыстаў мужнасці стае.
Партизан кинул на пол покрывало и сказал, что идёт к начальнику штаба бригады, и пусть его больше не назначают исполнять обязанности палача. А женщина, как только дошли до кузницы, кинулась бежать. И тогда Шалахутдинов в спину ей дал очередь из ППШа.
- Яе крыві на нашых руках няма, - как бы оправдывался партизан. - Няхай энкэвэдыст перад богам замольвае грахі, калі зможа апраўдацца. А магілу дзяўчыне мальцы выкапалі на ўскрайку паляны, за кузняй. Звяры цела не расцягнуць. А вы, цётачка, даруйце нас, мы ні ў чым не вінаватыя.
Больше этого партизана я не видел.
…Конец февраля 44-го года отметился довольно неустойчивой погодой, и мне с Броником приходилось больше сидеть на печи, поскольку наша обувка не позволяла в оттепель гулять на улице.
Вечерами довольно часто на белом коне в голубом возку приезжали с места дислокации начальник штаба 3-го отряда Лепельской бригады дядя Миша Чернов со своей походно-полевой женой, санитаркой Марусей Шуневич.
С конём Чернов не расставался, и животное его признавало. После штурма Лепеля начштаба в Оконе выбрал трофейного коняку, хотя скорее всего (со слов Маруси) животное выбрало человека и теперь ни на шаг не отходило от нового хозяина, который сначала четвероногого друга накормит, а потом только сам сядет есть. Марию Шуневич поддерживал дед Юзик, подтверждая, что настоящий хозяин должен именно так поступать – в первую очередь заботиться о семье и о хозяйстве.
Отношение к коню Михаила Чернова привёл, чтобы показать в целом характер этого прекрасного человека. Такой же была и моя двоюродная тётя Мария Шуневич или, как её звали местные, Манька Михалова. Их судьба свела к радости друг другу и её родственников. Их отношениями любовалась вся партизанская округа. Погибла Мария Шуневич на Домжерицком болоте во время блокады группы партизан каминцами. Раненая, вместе с ними подорвала себя тем самым НЗ («лимонкой») от которого сдетонировала противотанковая граната. Чернов в то время был далеко, и только слышал взрыв, ещё не понимая его происхождения. Сам он родом из Куйбышевской области, родился в 1919 году.
Подробно о скитаниях партизан по Домжерицкому болоту, взаимоотношениях Миши Чернова и Маньки Шуневич, её смерти я описал в пяти частях повести «Хроника партизанской жизни конца войны».
…Разной была военно-полевая любовь…
2024
НРАВИТСЯ 10 |
СУПЕР |
ХА-ХА |
УХ ТЫ! |
СОЧУВСТВУЮ |
І вайна не перашкода каханню і Шэкспіраўскім жарсцям.
Марцiн , дык жа падчас пылкага кахання і вайна забываецца, рэчаіснасць у рай ператвараецца.
У Алексеевич (теперь иноагента) много о фронтовой любви написано, она писала с воспоминаний участников. Я тоже где то в комментах писал о рассказах моей тетки про ватные штаны и проволоку. Война, любовь и смерть, прям по Шекспиру.
Терентий, пра перацягванне на ноч цёткай Зінай штаноў у поясе дротам, каб не пусціць у іх партызанаў, я часта распавядаю субяседнікам. А беларуская класіка аб ваенным каханні - гэта "Альпійская балада" Васіля Быкава.
О чём то подобном мне рассказывал бывший начальник лепельской милиции Николай Семёнович Каленчиц. Во время войны он, совсем молодой ещё юноша, одно время был что то типа ординарцем у какого то партизанского командира. И вот этот командир периодически давал ему задание - подготовить двух коней и быть готовым к ночному походу. Вдвоём они ехали до какой то деревни и там командир шёл в хату к своей любимой женщине. А Каленчиц должен был всю ночь не спать и бдительно их охранять. Николай Семёнович,в привычном ему стиле говорил об этом так -"Кто охранял посты,кто склады,кто что,а я сущее бл...дство!"
СМК, ад рэальнага жыцця нідзе не дзенешся ні ў які катаклізм. Яно дапамагае ліквідоўваць усялякае гора, штурхае на тое.