2. Замковский Леонид. ПАСТБИЩЕ ПЕРЕД СИНИМ БОЛОТОМ (2)

Родился в 1932 году в городе Лепеле. С 1949 по 1950 год обучался в Витебской школе ФЗО №14 на каменщика. В 1950 - 1951 строил Лепельский молочно-консервенный комбинат и Лепельский льнозавод. С 1951 по 1954 год служил в Псковской дивизии ВДВ. После службы и до пенсии работал в строительных организациях Лепеля каменщиком, бригадиром каменщиков, инструктором. Живёт в Лепеле.

 Войну я встретил девятилетним мальчуганом. Известное дело, что за три года лихолетья память накопила множество воспоминаний. Теперь я в меньшей степени помню то, что происходило 20 и даже 10 лет назад, чем далёкие эпизоды голодного детства.

На всю жизнь врезались в сознание воспоминания моих постоянных «военных» обязанностей - выпасать свою и трёх-четырёх соседских бурёнок. С их приобретением тогда не было проблемы. По окрестностям почему-то шатались беспризорные коровы - лови и забирай. Да и ловить, собственно говоря, не приходилось - сами шли к человеческим рукам, чтобы освободили переполненное молоком вымя. Многие лепельчане таким образом обеспечивали себе сносное пропитание в условиях организованной немцами карточной системы снабжения населения продуктами. Ведь мало иметь карточки, их ещё нужно было отоварить, что являлось довольно проблематичным делом из-за нерегулярного завоза товаров и постоянных бесконечных очередей. Вот и выручали молокопродукты от собственных бурёнок и рогуль.

 Многие из моих друзей занимались пастушеством, так же, как и я, выпасая несколько животных. Нельзя сказать, что такое полезное занятие доставляло нам удовольствие. Нужно было по утрам рано вставать, дрожать от холода и мокнуть в ненастье, жариться на солнцепёке, получать взбучку за недосмотр стада, которое так и норовило убежать от пастушков, обязательно залезть в чужой огород и сделать потраву.

Жили мы на улице Володарского в промежутке между Интернациональной и Пушкинским переулком. Нашим пастбищем была левобережная пойма Уллы в районе теперешних райзага и автошколы. Сюда гоняли коров со всех близлежащих улиц. Пастушки не очень-то и старались накормить своих мучительниц. Только и думали, как бы сблизиться с соседним стадом, чтобы вдвоём было веселее, а ещё лучше загнать коров в излучину реки и тем самым перерезать им путь к бегству, а через реку они сами не очень-то охочи были удирать.

Но, казалось бы, безобидная и спокойная пастьба на самом деле приносила «полковникам», как в шутку называли пастухов, неимоверные стрессы. Приведу пару примеров.

Когда пасли коров возле Синего болота (район теперешнего автодрома ДОСААФ), видели, как к перекрёстку дорог с Минска на Витебск и с Лепеля на 116 километр (теперь Заслоново) подъезжали крытые брезентом немецкие машины. Из них выходили конвоиры и гражданские со связанными руками. Их уводили в лес. До нас долетал треск выстрелов. Уезжали конвойные одни.

Несколько раз мы бросали свои стада и украдкой пробирались за Синее болото. Всякий раз видели одну и ту же картину: в свежевыкопанной яме из только что насыпанного песка торчали то руки, то ноги. Смотрели на них с интересом, но дотрагиваться боялись. О том, чтобы попробовать откопать трупы, даже речи никогда не вели. Посмотрим пару минут на ужасное зрелище и убегаем к своим коровам. Потом договариваемся молчать об увиденном. Но всё равно каждый с кем-то да делился общим секретом. Я рассказал своей матери. Она запретила ещё кому-то говорить о том и вообще ходить на расстрельное место. Я, конечно, нарушал материнский запрет, но ей о том никогда не рассказывал.

Однажды даже плёткой попотчевал меня немец. А дело было так. На углу улицы Володарского и Пушкинского заулка стояла гончарня. В ней жили Коряги. У них был безрукий сын Роман, которого дети называли Сухоруким. Как и у всех мальчишек, у него было оружие - подбирали валявшееся и тайком стреляли из него.

Однажды на выгон принёс Роман Коряга собственный карабин. А немцы в тот день почему-то огораживали колючей проволокой Синее болото. Видим, ещё несколько машин с солдатами-рабочими подъезжают к новой ограде. Роман сказал нам, что сейчас испугает фрицев, и наобум выстрелил в сторону Синего болота. Сразу же сбегал в кусты, спрятал в крапиве карабин, возвратился к нам и сел рядом, как ни в чём не бывало.

Мы с самого начала понимали, что даром такая легкомысленная проделка не пройдёт. Но отговаривать просто не имели права, поскольку Коряге было уже лет 18 и нас он презрительно называл сопляками.

Дальше всё пошло по сценарию, который я предугадал с самого начала. От Синего болота к нам бегом направились немцы. Почему-то никто из нас даже не подумал убегать или прятаться. Все остались сидеть на месте.

У одного фрица кровоточило ухо. Надо же было такому случиться, что шальная пуля Романа только легко задела его. Нас окружили и начали кричать, показывая на ранение. Мы не понимали немецкого языка, поэтому молча таращили глаза. Среди подбежавших оккупантов находился квартирант и любовник матери одного из пастушков, которого мы все называли Басом. Этот фриц сносно картавил по-русски. Он схватил своего «хозяина» за ухо, отвёл в сторону и долго вычитывал, показывая то на раненного, то на ватагу мальчишек. Как мы поняли, Бас назвал стрельца, поскольку его постоялец сразу бросился в кусты, вынес карабин и направил его на Сухорукого. Ему моментально закрутили руки.

Старший команды приказал всыпать нам по плётке. Корягу увели. Каждый из нас получил вполне заслуженную взбучку. Наверное, было очень больно, потому что помню себя и остальных плачущими. Романа больше никто не видел. Говорили, что его повесили в Ушачах.

Записано в 2013 году.