64. Шушкевич Владимир. СМОЛЯРНИ ДЫМ МНЕ СЛАДОК И ПРИЯТЕН (99)

 Родился в 1952 году в деревне Гадивля Лепельского района. Окончил горное училище по специальности «Электрослесарь участка шахты» в городе Первомайске Луганской области. Армейскую службу проходил в стройбате Москвы. Живёт там. Работает энергетиком в научно-исследовательском институте.

 По сути, родился я не в самой Гадивле, а за полтора километра от неё в небольшом рабочем посёлке из четырёх хат Гадивлянской смолокурни. Посёлок тот назывался Смолярней, хотя административно был включён в состав ближайшего населённого пункта Гадивля. Там же прошло всё моё детство и школьные годы. Поэтому память сохранила каждую крупицу родного мне места.

 В Смолярне во время моего детства жили семьи моего крёстного и родного брата моей мамы Степана Шушкевича, мамы Евдокии Шушкевич, рабочего Сергея Шамшура и Николая Голубкина, который вместе с женой Надеждой по непонятным причинам поменял Москву на Смолярню. Жили дружно. Постоянно тусовались вместе смолярские дети всех возрастов, поскольку составить компанию по возрасту не было из кого. Состав её много лет не менялся. Это я, Оля Шамшур, Вася Шамшур и Нина Шушкевич.

До сих пор отчётливо вспоминаю черты лиц всех работников смолокурни, которую все в округе из уважения и на полном серьёзе называли смолзаводом. Собственно говоря, он таким и являлся, если заводскую деятельность сравнить с колхозной. На работу в Смолярню съезжались мужики со всех окрестных деревень. А гадивлянам и бог велел работать на заводе. Смоляряне же были потомственными смолярами.

 Если перечислять разом наиболее запечатлённых моей памятью смолярей, так это мастер Павел Макарович Мозго, шофёр Иван Маркович Хамичёнок, рабочий мой отчим Михаил Пытько, мама Евдокия Моисеевна Шушкевич, гонщики Вогур и Криволап из Замошья или Адамовки, сторож Иван Демко из Слободы, подрывник Алексей Якубовский, возвратившийся с войны без ноги мой дядя Степан Моисеевич Шушкевич, Его жена Александра или тётя Шура, как мы её звали, конюх Иван, которого все звали за восточные черты лица Ханом, а настоящую фамилию мало кто знал, и теперь не знаю – Кривко, Пшонко или Демко.  

 Попробую совсем коротко охарактеризовать некоторых. Мастер смолокурни Павел Мозго по праву считался директором смолзавода. Был коммунистом и самым уважаемым человеком в Гадивле. За день до нового 1999 года шёл прямой тропой из Гадивли в Смолярню, чтобы поностальгировать по лучшим годам своей жизни, свалился с примитивной кладки и утонул в Эсе. Было ему тогда 75 лет.

 Иван Хамичёнок на государственном грузовике с молчаливого одобрения мастера-директора обеспечивал всю Гадивлю и окрестные деревни транспортными услугами. Умер от туберкулёза в 1989-м на 62 году жизни.

 Сергей Шамшур любил хвастаться, что умрёт и не сгниёт, будет как Ленин лежать замумифицированый, поскольку заспиртовался. В 1978-м сбила машина на 63 году жизни.

 Мой отчим Михаил Пытько в 1986-м вышел на работу, отошёл несколько метров от порога и умер. Было ему 55 лет.

 Родной брат мамы Степан Шушкевич пришёл с войны без ноги. Болел эпилепсией. В 1968-м пошёл на берег Эсы умываться. Схватил приступ. Безвольная голова упала в воду. Захлебнулся. От роду имел 54 года.

 Александра Шушкевич, жена Степана, умерла в 1990 году в возрасте 77 лет.

 Про конюха Ивана Хана особый сказ. Безобидный был человек, дружил со всеми. Особенно его любили дети за неказистую внешность. Однажды забрёл в соседнюю Рудню сбежавших коней искать, а науськанные властью сельчане быть бдительными, приняли его за американского шпиона, схватили и заперли в хлев. Освободил «шпиона» председатель сельсовета, вызванный для передачи «лазутчика».

 Техпроцесс добычи смолы и скипидара начинался с подрыва старых корчей в лесных делянках и транспортировки в Смолярню. Затем корчи теребили - очищали от ненужной древесины, называемой заболонью. Получался, так сказать, полуфабрикат. Его в несколько этажей составляли в огромный котёл, который прогревали внешним огнём.

 Корчи томились, выделяя пары скипидара. По трубопроводу они поступали для охлаждения в деревянную градирню с водой. На выходе готовый скипидар распределялся по заборным отстойникам.

 В детстве мы с другом Володей Шушкевичем, моим двойным тёзкой, любили купаться в градирне втайне от мастера Макаровича. Там даже зимой вода была горячей. А ещё во время протапливания котла было удобно на нём сушить грибы. Тогда их собирали, несмотря на червивость. Раскладывали на горячую печь, которая шла от курни, служившей теплопунктом, бытовкой и конторой, к котлу, все черви быстро и вылезали. Моя мать всегда говорила: «Не те черви, которых мы едим, а те, что нас едят».

 Мама топила котёл и охраняла склад с аммонитом, бикфордовым шнуром, детонаторами. Однажды в Гадивле была то ли свадьба, то ли ещё какая гулянка, и матери нужно было быть там. Она послала меня вместо себя. А охранять нужно было с охотничьим ружьём. Ну, конечно, мне захотелось стрельнуть. Я и стрельнул. Патрон был один. Как же мне потом попало! Мама боялась, что узнает Павлик. Но после она с кем-то договорилась из Слободы, и ей за бутылку самогона в патроне поменяли капсюль. Всё уладилось, никто не узнал.

 Теперь сожалею, что в молодости всё собирался, да никак не собрался спросить у матери, где потерял ногу её брат, а мой крёстный Степан Шушкевич. Непонятно, почему нигде не было ни одной фотографии его в военной форме, и почему я не видел ни одной его награды, даже юбилейной. Как это всегда бывает, когда откладываешь на потом, так и не узнал интересующие теперь меня детали из биографии родных, а теперь уже узнать не у кого.

 На смолзаводе Степан м Александра Шушкевичи варили уксусный порошок из скипидара. Думаю, он был не чистый. Исходный материал стекал из большой бочки в малую деревянную (по-моему, её и сейчас можно отыскать, из-за многолетней пропитки смолой не должна сгнить).

Оттуда, по мере заполнения, скипидар по лоткам стекал в цех и попадал в чаны или ёмкости, не знаю, как правильно их назвать. В этих чанах жидкость, а может и скипидар, некоторое время отстаивалась. Затем эту отстоявшуюся жидкость наливали в большое корыто, которое стояло на печи. Потом эту печь несколько дней топили, пока вся жидкость не испарится. Образовавшийся порошок сгребали, затаривали в бумажные мешки, грузили на машину Марковича, и он отвозил готовую продукцию в Лепель, а может, куда и подальше.

 Однажды я в промежуточный чан уронил 50 копеек. Пытался достать. Бесполезно. Чаны были глубокими. Так я остался без конфет и халвы. Последнюю продавали в Слободе в железных банках, очень была вкусная…

 Дёготь гнали из берёсты. Печь стояла недалеко от курни на лесной опушке. Проходил процесс под открытым небом.

 Недалеко от этой печи я с другом Вовкой Шушкевичем летом 1969 года теребили корчи, чтобы заработать денег на поездку к моей тёте Оле в Новороссийск, где она работала вагонной проводницей. Намаялись в жару, зато получили где-то по 40 рублей. Этих денег вполне хватило на билеты, и угощение самих себя в южном краю. Даже однажды бутылку вина купили и полезли на штурм самой высокой кавказской горы, висевшей над Новороссийском. Взяли её, благодаря стимулу, лежавшему в авоське и подгонявшему нас на вершину. Назад спускаться было гораздо труднее. Это отступление от темы привожу потому, что получилось оно благодаря Гадивлянскому смолзаводу.

 До конца своих дней буду помнить запах смолы, распространявшийся ветром на многие километры во время трёхсуточного томления корчей. Вкусный густой дым окутывал тогда  окрестности Смолярни. Им пахли внутренние помещения хат, одежда в шкафах, даже школьные учебники. Но пах этот был приятным.

Записано в 2015 году.