129. ЖИТЬ ТЯЖЕЛО - СТАРЕТЬ ЛЕГКО. Кузнецова Раиса (88)

О респонденте смотреть здесь.

 После того, как пришли красные, папа, Прокоп Стельмах, пошёл работать в лес. В Каменском лесничестве ему дали должность лесничего. Мы сняли в Усовиках часть хаты и жили там. В глухой лесной Стайск возвращаться не думали. Папа собирался строить хату в Камне. Но тут пошли письма из Кургана…

 Моя сестра Зина вышла замуж за офицера, и на каникулы они увезли с собой вторую сестру Нину. Возвратиться с каникул ей не удалось – началась война. Оказались они в Кургане. Зина работала в столовой госпиталя, родила мальчика, а Нина на военном заводе упаковывала мины от шестерых изготавливавших их рабочих.

 Запричитала мама, чтобы муж отвёз её свидеться с детьми. Для того нужен был вызов оттуда. Послали запрос – не пустили, послали второй – не пустили. А мама не унимается: вези, Прохор, к детям. А те подзадоривают в письмах: докуда вы будете жить в лесной деревне, переезжайте к нам в большой город, магазинов много, в них всего полно, квартира своя…

 Сломала мама папу. Приехали в Курган. Квартира однокомнатная. Комнатка – меньше зала в теперешнем моём лепельском доме. Там коечка и там коечка. В плиточку на два кружочка свои дрова нужны. Картошка смёрзла – морозы большие были. Воду купить надо, за туалет платить надо. И в магазинах не стало ничего – ни крупы, ни хлеба. Его рабочим стали выдавать 500 грамм на руки, а неработающим – ничего. А ни папа не работает, ни мама не работает. И что нам делать? Володя, брат, постоянно твердит:

 - Я не буду тут. Поеду в Стайск.

 Повела меня Зина к себе на работу в столовку, показать, что сестра приехала. Прихожу – четыре работницы картошку и морковку чистят совсем неумело. Потребовала я нож и применила опыт, приобретённый во время кормёжки партизан в Стайске. Все заудивлялись, машиной меня назвали. И за морковку наругалась, что чистят её от себя, а нужно наоборот. Давай работницы просить заведующую Августу Илларионовну взять меня на работу. Взяла. Так остальные больше ни за картошку, ни за морковку не брались – это моим делом стало. А морковки было столько, что рабочих кормили исключительно супом и тушеной моркошкой, как там называли морковь.

 Чем дольше жили в Кургане, тем невыносимее нам казалась жизнь там. Дрова – проблема. Хорошо, сестра дружила с одним военным, так он, узнав о нашем приезде, организовал привоз воза дров. Кто-то пилу дал. Попилили. Этим и топили плиту.

 Папа пошёл сторожем на завод. Поскольку верил в бога, носил молитвенник во внутреннем кармане армяка, наброшенного поверх кожуха – все мужики ходили в такой паре. На дежурстве возле заводского киоска сидит на стуле. Бегут три парня и на ходу вонзают нож папе в сердце. От удара он падает на землю. Лежит и не знает, жив ли. Вроде бы ничего не болит. Начинает себя ощупывать, осматривать. Оказывается, нож дошёл лишь до средины молитвенника. После этого случая я ещё больше поверила в бога.

 Жить так на чужбине мы больше не могли. Приняли решение возвращаться в Стайск.

 Пошла увольняться, а меня не отпускают. Как стала я плакать, причитать, что здесь про убийства радио каждый день передаёт, и нас так убьют, папу уже чуть не убили. Уволили и меня, и Зину.

 А ехать не за что. За полученный в столовке расчет уехали я, Володя и Зина со своим мальчиком Витей. Договорились, что папа с мамой и Нина приедут после. Так и сделали.

 До чего судьба интересна! Стайских кавалеров было полно, а она мне преподнесла мужа пришлого, воронежского. А дело было так.

 Служил Володя Кузнецов в Заслоново, тогда оно 116-м километром называлось. Привёз своего начальника в Лепель к часовому мастеру. Пока тот ремонтировал часы, водитель замёрз и попросился в ближайшую хату погреться. А жила в ней моя сестра Зина. Увидел солдат мою фотографию, которую я подарила Зине. А я хорошо смотрелась – специалист снимал, фотограф-еврейчик. Он ещё хотел, чтобы я дружила с ним, но я подумала: зачем мне еврейчик? А он фотографировал меня по блату, от души старался. Сумочку мне под локти положил, руки под бороду пристроил, приказал чуть наклонить голову и смотреть туда, куда пальцем ткнул. В общем, хороша я получилась.

- А кто это? – спросил солдат.

 - Сестра моя, - ответила Зина.

 - А как бы с ней познакомиться?

 - Приходит ко мне по воскресеньям когда-нибудь…

 А у меня в Лепеле две сестры были. Нинка работала в больнице и Зина – в магазине. Я по очереди к ним заходила. А он четыре воскресенья подкарауливал меня у Зины. На пятый раз столкнулись нос к носу. Познакомились. И началась переписка между Заслоново и Стайском. Велевщинская почтальонка говорила:

 - Рая, как мне надоело твои письма носить!

 В Стайске заняться мне было нечем. Ходить бесплатно на тяжёлую колхозную работу не хотела. А в Лепеле работ никаких не было – все места заняты. И вот кто-то подсказал, что в госпиталь санитарок набирают. Пришли с Нинкой Сымоновой из Рудни устраиваться. Не хотели брать, что молоды слишком. Но взяли. Работали хорошо. Были хоть и деревенские, но девчата не гадкие. Часто обнаруживали в своих карманах записки от больных одинакового содержания: «Хочу с тобой познакомиться поближе». Но мне ведь шли письма из Заслоново от Володи Кузнецова…

 А работа была – ужас. Никто не соглашался мыть потолок керосином. А я взялась. На стол ставила тумбочку, на тумбочку стул и таким образом вымыла добела. За это выписали благодарность, но не мне, а сестре Нине Стельмах, которая тоже работала в госпитале.

 Однажды вижу – подруги Нинка с Марусей выходят из столовки – фартуки беленькие, красиво одетые. Спрашиваю:

 - Девки, вы что, тут работаете?

 Оказывается, работают в столовке. И так мне стало обидно. Вместе в лесу от немцев прятались, а они в люди выбились, а я всего лишь санитарка. И тут вдруг за хорошую работу переводят меня в столовку. А один майор как упёрся:

 - Куда её в соловую? А как она одета!

 - Не голая же, а одетая, - говорю. – А что я куплю, если зарабатываю 200 рублей, 30 за облигации высчитывают, а остатка на еду не хватает?

 Не взяли меня в столовку. А тут ягоды, грибы подходят. Думаю, буду носить, сдавать, хоть какую-то одёжку куплю, чтобы ходить, как все, а то имела всего два платья, которые ещё до госпиталя за ягоды купила. Написала заявление на увольнение. Не взяли. Тогда легла в ординаторской на скамеечку, лежу. Идёт майор Витин.

 - Стельмах, вы спите? - спрашивает.

 - Сплю, - спокойно отвечаю.

 - Как это? На работе ведь нельзя.

 - А я решила вот так.

 Ушёл. А потом созывает пятиминутку. Ставит вопрос: уволить меня с работы. Достаю из кармана старое заявление и говорю:

 - Правильно! Я уже была у вас – не уволили. А теперь уволите. Коль в столовой мне места нет, печки протирать да потолок керосином мыть я не буду.

 Так и уволилась. А тут демобилизация у Володи Кузнецова подоспела. Из-за меня и остался здесь. Вот эту хатёнку поставили. Она вообще имеет интересную историю. Раньше принадлежала гадивлянскому учителю, фамилию забыла. После того, как партизаны сожгли мост в Гадивле, немцы построили новый, а для его охраны соорудили охранные позиции, разобрав для того хаты гадивлян. И хата учителя стала бункером. А после войны прежний хозяин разобрал его и восстановил хату, только уже не в Гадивле, а в Велевщине. Её мы с Кузнецовым купили и перевезли в Лепель на улицу Вокзальную (называть её по-новому - Лобанка - у меня не получается).

 Потом я в Лепеле на почте работала. Один сын родился, потом второй, третий, четвёртой - дочка. Вот так мы и жили. Пять лет, как муж мой умер. А красавец был!

Дети мои - золотые. Не то, что мы были неграмотными. В детстве мать отдала Володю Кузнецова в подпаски. Личную скотину в колхоз отобрали. Пятеро детей было, когда их отец бросил.

 Делают наши дети уроки, задачка не получается, спрашивают у нас, как это или то, а мы и подсказать не можем. Сами разбирались, поэтому и учились не ахти как. Старшой окончил восемь классов и заявил, что пойдёт на слесаря. Я – в плач. Прошу: сынок, выучись хоть на какого-нибудь начальника, не будь простолюдином, как все мы. Не послушался, пошёл учиться на слесаря и одновременно вечернюю школу закончил.

 Средний сын на шофёра пошёл учиться. Во время учёбы заболел на золотуху, месяц в больнице пролежал. Должны были исключить с курсов за прогул по болезни. Пообещал, что наверстает упущенное. Поверили. Учёбу закончил успешно. Сначала людей на работу возил, а как пригнали машину, что ямы бурит под электрические столбы, сел на неё, и вот уже два года на пенсии, а бросать работу не хочет.

 Третий сын, 58-го года рождения, тоже скоро на пенсию пойдёт.

 Я рада за детей. Получили квартиры казённые. Дачи имеют. Как воскресенье, так обязательно который наведается. То конфет, то бананов, то других угощений принесут. Я рада-рада-рада, что дожила до такого прекрасного времени. Никогда так хорошо не жила, как теперь. А ведь если бы жизнь моя была безбедная, я бы не поняла, как хорошо жить в старости. Слава богу за всё!

Записано в 2015 году.