135. ХРОНИКА ДЕРЕВНИ ВОБОЛОЧЬЕ. Шкиндер Александр (94)

 Родился в 1936 году в деревне Воболочье Лепельского района. Работал в леспромхозе сучкорубом, водителем в совхозе «Волосовичи». Живёт в Новых Волосовичах.

  Ещё мой дед Иван Шкиндер жил в деревне Воболочье, расположенной в лепельской глухомани между лесными деревнями Реутполье и Волотовки. Трое его сыновей Яков (мой отец), Кастюк и Касьян (погиб при штурме Берлина) причитающуюся им жизнь прожили в родной веси вблизи небольшой речки Бойны протяжённостью всего 18 километров. А теперь нет в живых ни одной из трёх деревень-соседей. Умерли. И не в войну уничтожены, а уже где-то на стыке последних тысячелетий. Не буду вдаваться в банальные обвинения советской власти в преднамеренном и мучительном убийстве сельских населённых пунктов, а лучше просто расскажу про жизнь тогдашнего Воболочья.

 Не знаю, когда возникла моя деревня. Во всяком случае, в начале 1900-х в ней уже жили братья-литовцы Сымон и Адам Махнисы. У Сымона было три сына. Они обзавелись семьями. Так и образовалась деревня.

 В Воболочье было 13 хат. Магазин размещался напротив нашего двора. Стану на окно и требую у матери конфет. Надоест слушать, пойдёт и купит кулёк разноцветного горошка. А когда началась война, пришли партизаны и поделили товар между собой.

 Немцы сразу зашли к нам. Сели за стол и заставили маму дать миски. Есть стали свою еду. После обеда как закурили, у меня голова кругом пошла от вкусного запаха табачного дыма. И ушли с концами.

 Однажды приехали на велосипедах. Остановились возле бывшего магазина, у хаты Пилипа Шлыка. Я огородами прокрался, чтобы посмотреть поближе. У велосипедов щитки никелированные, спицы блестят. Сами молодые, красивые, чистые, «гергечат» что-то непонятное. Орущий приёмник поставили на уличную скамейку. Вынесли ведро воды, разделись, обливаются, хохочут. Там и заночевали.

 Местность поделили на полицейские участки. Мы относились к Волосовичскому. Приказали соблюдать оккупационный режим. Дальше своего двора заходить запрещалось. Отец не придерживался такого требования - пошёл и пошёл. А немцы кавалерийские налёты устраивали. Обнаруженных на улице женщин не трогали, а мужчин сразу увозили - партизаны, значит. Отца схватили. Полицай и староста привели в хату, посредине поставили его, маму, меня, сестру, нацелились в нас автоматами и потребовали оружие. Мама сказала, что нет его у нас. Щёлкнули затворами. Тогда мама кинулась на колени перед иконой и начала громко молиться, накликая на нас всякую напасть в случае, если она врёт. Потоптались служивые возле порога и увели отца. Возвратившись через 10 дней, говорил: узнал, что такое немецкие качалки.

 За время войны в Воболочье сгорела одна хата и один человек погиб. Где-то в мае 1943 года вылетела из-за леса «рама». Услышал я звук мотора в небе и на улицу выбежал. Никогда так низко самолёт не опускался. Облетел селение над самыми крышами, под конец так снизился, что метров с полсотни до земли оставалось. Лётчик смотрел на меня и подмигивал. На втором заходе раздались пушечные выстрелы. Сразу схватилась соломенная крыша Егора Махниса, сына Сымона. Хозяин бросился в хату, чтобы вытащить что-нибудь из добра. Кое-что вынес. Потом началась стрельба. Стреляли патроны, спрятанные в крыше. Егор побежал. Метров через 30 упал - был ранен шальной пулей в шею. Подбежали люди, подняли раненного и отвели в хату отца Сымона Махниса. Положили на две составленные скамейки, под голову подсунули подушку. Все причитали: доктор нужен. А где того доктора возьмёшь? Так и умер Егор Махнис на третьи или четвёртые сутки, оставив четверых детей, (старший мой ровесник, с 1936 года) и жену. До войны Егор служил советской власти председателем колхоза, в войну был связан с партизанами. Оттуда и патроны в крыше, его же и сгубившие.

 В Воболочье была начальная школа сначала на квартире, потом её перевели в хату умерших стариков и даже вывеску повесили «Вобалацкая пачатковая школа». В пятый класс я немного походил в Замошье километров за семь, потом перевёлся в Забоенье, до которого было ближе - пять километров. В восьмой класс стал добираться за восемь километров в Слободу. Так и окончил 10 классов. На то время такое образование было достижением, редко кто доучивался до конца, поскольку нужно было семью кормить. А мне мать сказала, чтобы я учился, поскольку за работу в колхозе всё равно не платят, только палочку ставят в тетрадку учёта трудодней, а в конце года дают мешка два-три зерна.

 После школы забрали в армию радиотелеграфистом. Аж за Мурманск попал, в Заполярье. В октябре везли в вагонах-телятниках с печкой-буржуйкой посредине. Из армейской учебки попал в карело-финскую Кемь. Последний год дослуживал под Петрозаводском, в Олонце. Возвратился в Воболочье под конец 1958-го.

 Работать пошёл в леспромхоз, который вырезал лес возле Карсащины, Реутполья, Воболочья, Далик. Городские лесорубы квартировали в ближайших к делянкам деревнях, а я ходил из дому.

 Зарабатывал хорошо - в колхозе ведь ничего не давали. Мать получала пенсии девять рублей. У отца была большая, поскольку, потаскав на войне кабель месяца три, пришёл трижды раненным инвалидом.

 Женился я в 1961 году на Вале Демко из Слободы. Сначала любовь была холостых да неженатых, а потом вдруг ребёнок появился. Теперь такие отношения называются гражданским браком. Таким образом, появился и второй, и третий сын. Тогда пришёл в хату председатель сельсовета и заявил, что так жить не годится. Предложил расписать нас. А нам что? Согласились. Справку дали на фамилию Вали. Поэтому сыны Сашка и Василь сначала были Демко, а потом поменяли себя на Шкиндеров. А я бы на их месте не менял. Не любил свою фамилию. В детстве все дразнили меня Киндером, Немцем.

 На лесоповале я отработал три года. Взял 60-дневный отпуск, заработанный и дополнительный. Осмотрелся. Зачем мне, подумал, обрубать сучья деревьев, если шофёр приедет на лесовозе, нагрузят хлыстов, и снова лишь баранку крутит. Взял и выучился в ДОСААФе на водителя. Получил права и пошёл в совхоз «Волосовичи» шофёром. Со временем надоело мотаться из Новых Волосович в Воболочье, пошёл к директору с сообщением, что буду хату перевозить из своего медвежьего угла в центральную усадьбу. Получил добро. Собрал мужиков, сняли крышу, разобрали и погрузили брёвна, и уже осенью 1966 года я стал жителем Новых Волосович.

 В Воболочье остались жить отец с матерью и Артюхович Фенька. У неё была одна дочка, работала в лепельском общепите. Однажды пробиралась к матери в нашу глухомань, устала, села на пенёк передохнуть и замёрзла. Отцом её был какой-то примака, приставший к Феньке перед войной и в войну исчезнувший.

 Мама умерла 1 мая 1980 года. Спустя какое-то время папа и Фенька стали жить одним хозяйством. Он отдавал ей пенсию. Звал я отца к себе в Новые Волосовичи, но тот отвечал, что никуда не пойдёт со своей родины и собственной хаты. Умер в 1985-м на 83-м году жизни. Фенька осталась в Воболочье на пять лет одна. Наконец я взял в совхозе машину и перевёз её шмотки в выделенную старухе квартиру в 16-квартирном совхозном доме. Умерла Фенька Артюхович в 2003 году на 83-м году жизни. Получается, что Воболочье полностью обезлюдело в 1990 году.

 Теперь посторонний человек даже не определит, что на том месте когда-то находилась деревня. Я так ещё узнаю фундамент своей хаты, кучу глины на месте печи, гнилые палки от бани. Отличным ориентиром служат два огромных дерева: клён и ясень, которые я посадил в 1952 году полутораметровыми саженцами. Всё думаю возле них поставить вывеску с надписью, сообщающей, что здесь была деревня Воболочье и моя хата.

Записано в 2014 году.