37. Горбачёва Мария. ИЗ ЗЕМЛЯНКИ - В АМБАР (59)

Родилась в 1940 году в городе Велиже Смоленской области. Во время Великой отечественной войны оккупационными властями переселена в деревню Несено Лепельского района. Работала в колхозе, совхозе. С 1962 года живёт в Демешково.

Войну я, практически не помню, но она изменила всю мою жизнь. После оккупации Смоленщины фашисты убили моих родителей. Причины я не знаю, не помню, чтобы мне её называли и старшие братья и сёстры. Сами они не рассказывали, а я почему-то не интересовалась. Теперь, конечно, хотела бы знать все подробности, но рассказать уже их некому.

Не знаю я и причину, по какой меня с четырьмя старшими сёстрами и двумя братьями вывезли из смоленского Велижа аж на Лепельщину. До сих пор не понимаю, зачем фрицам было это делать. Мы им в Беларуси были абсолютно не нужны. Так взяли бы да убили нас вслед за родителями. Ан нет, почему-то возились с такой голодной и неработоспособной оравой.

Даже не пешком гнали, а везли на грузовиках вместе с другими жителями Велижа. Так же не знаю, только нас, или же всех переселенцев выгрузили в Камне. Понятное дело, этого я не помню по причине малолетства, знаю лишь из рассказов старших сестёр, что несколько дней прожили в Камне в каком-то общем доме. Даже есть давали. Мало, но с голоду умереть не позволяли, поскольку сами прокормиться были неспособны, а местное население чужих детей кормить не стало бы, поскольку самим есть было нечего.

Потом нас переселили в деревню Несено. Зачем? Наверное, умру, но так и не узнаю ответа на этот вопрос, как и не узнаю, зачем мы были оккупированной лепельской земле.

Сначала поселили в школу. Временно. Вскорости мы должны были сами обеспечить себя жильём. А как это сделать? Но я о том не думала. Хоть и припоминаю смутно тяготы военной жизни, как-то в голову не приходят воспоминания о моём беспокойстве про жильё. Наверное, мне было всё равно где жить, поскольку ещё не понимала значения этого слова. А старшие сёстры и братья сообразили, как выйти из положения в трудный час. Построили землянку. Дело нехитрое. Выкопал просторную яму. Как-то приспособил закрывающийся вход. Соорудил камин. Накрыл палками, мхом и сверху землёй всё засыпал. Даже теперь можно соорудить подобное временное жилище. Но вот можно ли в настоящее время в нем жить? Не ночь переночевать, не месяц прокантоваться, а зиму перезимовать, и вторую, и так далее, и выдержать длиннющие зимние вечера без света, радио, телевизора и вообще без какого либо занятия.

Коль есть свой угол, значит, и земля возле него наша. Посадили то, что сельчане пожертвовали. Выросло. А вот что, убей бог, не вспомню. Конечно же, не помидоры, не огурцы, не петрушку. Скорее всего, картошку, свеклу, капусту…

По весне тяжело приходилось. Зимой доедали осенние припасы, поэтому не так голодали. Уже в марте начинали мечтать о щавеле: вот уж наедимся вволю, как только вылезет из земли. Щипали его маленького, ещё красного, бесконечно долго - всё никак не наполнялся прихваченный с собой чулок с завязанными дырками. И наедались, вернее, напивались щавелевого отвара так, что вроде бы и есть не хотелось. Но на пару часов, потом снова начинало сосать под ложечкой от голода. Шутили: поел, сходил в кусты по малому, и снова есть хочется.

В ход шли семена лебеды - блины из неё считались лакомством. Из жёлудей муку мололи, горькущие блины пекли. Горьки листья одуванчика, но вполне съедобны. Я даже сейчас их пробовала для эксперимента - совсем даже ничего, если посолить, сметаной заправить, да с хлебом… О хлебе только мечтали, даже вкус за многие годы его забыли. Если и появлялось откуда-то зерно, то перетирали, с водой размешивали и пили, колотухой называя эту бурду. Конечно, можно было постные блины испечь, что и делали, но не всегда. Когда зерна мало, тогда лучше колотухи попить - как-то более поддерживает жизнеспособность организма. А блин что? Проглотил и за невероятным вкусом не успел разобраться, что во рту находилось съестное.

Как-то уже в более сытое время пробовала сварить кислицу, которую мы называли заячьей капустой. Так она же и приготовленная твёрдой остаётся, будто суровые нитки порезанные. А тогда за милую душу организм принимал.

Я уже не говорю про грибы да ягоды. Как только наступал их сезон - голод прекращался. Но ненадолго. Во-первых, ягодами живот не насытишь, а во-вторых - грибы скоро приедались, и от них начинало воротить. Их стараешься проглотить, понимая, что нужна организму такая поддержка, а она назад вылезает. Если бы была соль, тогда другое дело…

Вот разговорилась, развоспоминалась и для себя неожиданно обнаружила, что рассказываю-то я про послевоенную голодуху. Может, в войну не так голодали? Или я забыла по причине малолетства? Скорее всего, первое. В войну то соседи чего подбросят, то сёстры с братьями у немцев заработают. А после войны ниоткуда помощи не было - соседи все поголовно сами пухли с голода, поскольку все сусеки выгребли заготовители на нужды фронта да на весенние посевные. У нас, правда, ничего не отбирали, ибо ничего и не было. А у других всё подчистую выскребали. Женщины грабителей фашистами обзывали, а они никак не реагировали, молча, втянув голову в плечи, обыскивали все закоулки и, не найдя ничего, уходили, а найдя, забирали. Понимали невыносимо тяжёлую жизнь людей, но служебный долг обязывал грабить воочию нищих людей.

После освобождения сёстры в колхоз пошли. За так работали. Теперь даже не верится, что так было. Ну, вот если бы вас на день отправили в лес брёвна на себе таскать не для себя, не соседу, не свату, не брату, а неизвестному чёрту лысому забесплатно. Как бы вы к этому отнеслись? А тогда даже не спрашивали. Бригадир приказал - закон для крестьянина.

Долго мы ещё жили в землянке и после войны. В конце концов, председатель колхоза Иван Хрипач сжалился над сёстрами-колхозницами, отдал нам колхозный амбар. Плохой, конечно. Со светящимися дырками. Но всё же лучше, чем жизнь подземная. Законопатили, залатали стены да крышу, столь положили. И даже ничего жильё показалось. Так и жили в амбаре всем семейным миром, пока в 1962 не вышла я замуж за Сашку Горбачёва в Демешково, за пять километров.

Раем мне показалась жизнь с Сашкиными родителями в настоящей хате. Будто на крыльях летала. За всякую работу хваталась, везде успевала. За что и нравилась старикам, хотя какие они тогда старики были, я сейчас намного старше. На радостях Сашке двух сыновей и дочку родила.

Вот я говорю: на радостях. А радость-то была липовая. Из землянки да амбара выбралась - вот и радовалась. Хотя жизнь, по теперешним меркам, конечно, была не просто безрадостная, а страшнее атомной войны, как тогда страшилка была, она и подходит для сравнения.

Лучше не вспоминать прошлое житьё - голод, колхозное бесправие, изнуряющий труд. Теперь легко жить, но скучно - дети живут самостоятельно в Рудаково, Коханово и Минске, муж умер семь лет назад. Держу коз, кур. Большее хозяйство развернуть дети не разрешают. Говорят - нечего мне перетруждаться на старости лет.

А не понимают, что своя работа на себя - приятна и целебна. Это оттого они такие непонятливые, что настоящего надрыва спины да и всего организма не видели. Понятное дело, помогали по хозяйству, на каникулах в совхозе работали. Но разве тогда работа сравнима была с послевоенной сталинской да и хрущёвской тоже?

У меня через улицу достопримечательность стоит - хата, где родился поэт Анатолий Вертинский, бывший главный редактор писательской газеты «Літаратура і мастацтва». Жалко, что заросло строение бурьяном - не подойти. Но вина в том не поэта. Он возмужал в Демешково и в столицу укатил. Жизнь в родительской хате без него продолжалась. А когда остановилась, пустующую хату и продали. Новый хозяин купил и забросил. Теперь ничейной считается. А через лет эдак двадцать спохватятся, вспомнят, что великий человек здесь родился, а поздно будет, рухнет и сельсовет с землёй сровняет, чтобы вид не портила разваленная лачуга.

Часто приезжал в деревню сосед Анатолий Вертинский. Несмотря, что поэт, любил посидеть за рюмкой с моим Сашкой. А как умер он, перестал приезжать. Может потому, что друга не стало, а может старость не пускает - 81 год уже.

Записано в 2013 году.