Родился в 1929 году в деревне Свядица. Работал водителем паровой лебёдки в торговом порте Феодосии, на строительстве Куйбышевской ГЭС, кирпичном заводе «Свядица», в дорожно-эксплуатационном участке. Жил в Лепеле. Умер в 2015 году.
Да, я работал на Свядицком кирпичном заводе, который правильно назывался кирпичным заводом «Свядица». Отсюда и кликуху Кирпичник на всю жизнь получил. Впрочем, ничего обидного в ней нет, поскольку всех заводчан так называли.
Действовал кирпичный завод на глинной горе за Свядицей. Производить кирпич там перестали где-то в 60-е годы. Теперь даже следа нет от бывшего предприятия.
Работал-то я на кирпичном недолго и рассказывать о том много не получится. Больше сил я отдал работе в ДЭУ. Но, коль надо про «Свядицу», попробую что-нибудь вспомнить – давно ведь дело было. Однако следует сказать и про мою трудовую деятельность вообще – пусть остаётся в истории.
С семи лет пас колхозных овечек, заткнув за пояс учебник – не до школы было. До того опротивела мне голодная колхозная жизнь, что после окончания срочной военной службы в 1953 году в сплавной охране Кронштадта на родину не возвратился. Подался искать лёгкий хлеб в Крым. В торговом флоте Феодосии год работал на паровой лебёдке «Ялта-2», которая загружала и разгружала суда. Потом перебрался к дядьке в Жигулёвск. На курсах выучился на шофёра. Строил Куйбышевскую ГЭС. Однако ностальгия затмила воспоминания о тяжёлой деревенской жизни, и я возвратился в Свядицу.
Куда идти на работу, не задумывался - от хаты кирпичный завод виден был. Взяли водителем. Постоянным маршрутом были поездки дважды в день за соседнюю деревню Иван-Бор, где добывали торф для обжигания кирпича.
Угля на топливо тогда привозили мало. В основном торф использовали в печах. А добывала его бригада Сеньки Змитрачёнка за Иван-Бором. Рабочие загоняли в торфяной массив заостренные формы и вынимали большие за кирпичину торфяные заготовки. Вытряхивали их на площадку. Солнце подсушивало торфобрикеты. Их переворачивали, после ставили на ребро друг на дружку. Образовывались пирамиды для досушивания. Осенью брикеты переносили под навес, чтобы спасти от дождя. В эту пору года дорога так расквашивалась, что отправляли рабочих укладывать в колеи лозы.
Я просил нового директора Левона Калитухо прописать семью в заводском интернате, чтобы не платить налоги, а жила бы она по-прежнему у тёщи. Руководитель пообещал, а потом передумал. Рассердился я на него тогда. Обиду припрятывал до очередной подписки на облигации займа. И вот стали требовать со всех подписаться на величину оклада. А у меня он был тогда 350 рублей. Обиженный, я смело заявил подписчикам: на кой чёрт мне те облигации, а рассвирепевшему директору добавил, что ни копейки не дам. Такого нахальства Левон Калитухо стерпеть не мог и в мае 1956 года уволил меня. Даже трудовую книжку не выписали, а выдали справку, что уволен за ненадлежащее выполнение обязанностей шофёра.
В ДЭУ по такой справке меня посадили на хорошую «полуторку» с месячным испытательным сроком. Так до выхода на пенсию в 1989 году и отработал в дорожной организации на «полуторке», самосвале, автогудронаторе (машина по разливу битума и поверхностной обработке дорожного полотна), разметочной машине (наносит дорожную разметку).
Давно я стал горожанином. Сначала получил жильё на улице Советской, после перевёз тёщину хату на улицу Социалистическую. Там и живу до сего времени.
36-летняя верность дорожной службе только сейчас создала для меня проблемы. Дело в том, что зарплата раньше у дорожников была малой, и начальство работников поддерживало выделением гектара сенокоса вдоль дорог. Хочешь - продавай пожню или сено, а хочешь – корову держи. Я выбрал последнее. За десятки лет так привык к рогулям, что жить не могу без извечной крестьянской заботы о животных и свежего молока. Целебным свойствам его, парного, приписываю своё по возрасту нормальное здоровье. До нынешнего года проблем с выпасом животины не было. А в мае ветеринары высмотрели мою Малютку на пустыре-пожне между улицей Чуйкова и железной дорогой и выписали предписание о возможном штрафе, если снова навяжу корову в границах города. В землеустроительной геодезической службе объяснили, что для пастьбы коров горожан выделено 22-гектарное пастбище в микрорайоне частной застройки Юг-1 (треугольник Оршанское шоссе – дорога на Минск – огороды перед деревней Забоенье) и 10-гектарное пастбище в районе озера Святого (земля сельхозфилиала «Заозерье»). Выпасать коров в городской черте нельзя. А как мне дотопать с огромным животным на противоположные моему месту жительства городские окраины? Всё делается для того, чтобы лишить старых людей любимого занятия – содержать домашнюю живность.
Записано в 2007 году.
НРАВИТСЯ |
СУПЕР |
ХА-ХА |
УХ ТЫ! |
СОЧУВСТВУЮ |
Дык дзе потым Хадун пас карову і да якога узроста свайго?
Марцін, дзіўнае пытанне. Аўдыёзапіс размовы з Хадуном у мяне захаваўся з 2007 года, што пазначана ў канцы успамінаў. Узяў інтэрв´ю - і больш гэтага чалавека ніколі не бачыў. У мяне такіх - тысячы. Па дарозе ў Еўраопт маёй суседкай па аўтобусе аказалася жыхарка вуліцы Сацыялістычнай. Я ўзгадаў цікавага чалавека і спытаў пра яго. Адказала, што летась памёр. Вось я і рашыў нагадаць людзям пра добрага дзядулю. А карову трымаў амаль да смерці. Дарэчы, дырэктар цагельні Лявон Буртыль, з якім канфліктаваў Хадун, родны брат маёй бабулі па маці Ганны Прускай (Калітухі). Я гэтаму факту значнасці не надаў.
Атрымліваецца, што мужык з каровай перамаглі дзяржаву. Блукач, калі выпадкова яшчэ даведаешся што-небудзь пра падрабязнасьці жыцця Кірпічніка пасля 2007 года і паведаміш, дык буду табе вельмі удзячны.