289. ЖИЛИ КАК ПЕРВОБЫТНЫЕ ЛЮДИ. Крицкая Нина

 Родилась в 1928 году в деревне Черноручье Лепельского района. Работала в колхозе на разных работах. Живёт в Черноручье.

 Черноручье до войны было такое же. Хаты располагались вдоль единственной улицы. И были они малые, старые. Если кто строился, то всё равно слаживал небольшое жилое строение, поскольку не было денег на лесоматериал. Лес хоть и стоил дёшево, но у людей совсем не было денег. За работу в колхозе совершенно не платили, а в конце года выдавали натуроплату зерном, которое шло на пропитание себе, а непригодные отходы скармливали животным. На продажу ничего не оставалось.

 Каждый держал корову, свиней. Но молока и мяса на продажу не оставалось, поскольку всё съедали сами. Продашь – будешь сидеть голодный. Потому-то даже одежду шили из самотканого полотна – не было за что купить фабричного. По возможности старались ходить в лаптях, самими сплетённых. Если как-то выкраивали на сапоги, то их берегли как дорогую семейную реликвию, носили по очереди, лишь на выход в люди. Но не жаловались, думая, что живём лучше всех в мире. Нам это говорили колхозные активисты и лекторы из Лепеля, а мы верили. Радио не было. На газеты не было денег. Да ведь советские информаторы черпали информацию из них, так что ничего нового мы бы не прочитали.

 Хат насчитывалось примерно столько, сколько и теперь - на месте одряхлевших старых вырастали новые. А вот народу было намного больше, чем сейчас. В каждой семье имелось до десятка детей, а то и больше. Пока взрослые дети не отпочковывались от родителей, жили в одном дворе по несколько семей. Все умещались в одной хате, как теперь говорят – зале. У тех, кто был побогаче, имелся тристен. Но он использовался лишь для хозяйственных нужд. Бедные входили в жилое помещение сразу из холодных сеней. Кровати стояли вдоль двух смежных стен, часто спальной мебелью служили полати, по сути те же самые нары – скреплённые доски на кольях. Матрасы или тюфяки заменяли сенники – набитые сеном большие мешки из самотканого полотна. Таким же образом создавались и подушки. Одеялами считались дерюги. Они же могли служить и простынями, но это уже была излишняя роскошь.

 Спали обязательно по два человека на самодельной деревянной кровати или нарах. В больших семьях кроватей не хватало, тогда вместе укладывались три члена семьи намитусь – один лежал меду парами ног родителей или братьев, сестёр. Нижнего белья не знали. Спали в том, в чём ходили или голыми. Но так было не только до войны, а и после неё, вплоть до 60 годов, и даже в начале 60-х.

 Отца моего звали Терентием, по-местному – Тарентом. Умер давным-давно. Муж Сергей работал в леспромхозе 25 лет. Когда вышел на пенсию, сказал, что не хочет сидеть без дела, и в 1990 году пошёл охранником на базу, где машины стоят. В то время было тяжело с бензином, и у него за водку купили разрешение тайком слить топливо из охраняемой им техники. Выпил поднесённый расчёт, полежал на морозе. Обнаружила пришедшая смена, сдала в больницу. Там лечили ногу, а умер от воспаления лёгких. Все советовали подавать в суд на медиков, но сами понимаете, как бедным судиться – суд всегда станет на сторону богатого. Так было раньше, так есть и так будет.

 Все поумирали, даже мой сын Миша в этом году. Было ему 60 лет. Всего несколько пенсий получил.

 Осталась одна. Ничего уже делать не могу – голова болит. Живу с дочкой Людой. Она переехала ко мне с сыном Олегом после смерти мужа. 55 лет ей.

 Старшая Надя замужем в Полсвиже. Ей 64 года. Молоденький сын её не очень давно повесился прямо в хате, и никто не знает причину. Плачет Надя – горе. Горе и всё.

 Как раньше жили, так считали, что так и надо. А теперь, увидев жизнь лучшую, поняли, что жили как первобытные люди. Всю жизнь я надрывалась на тяжёлой колхозной работе – а куда было пойти? Растить детей в деревне можно было лишь на колхозной работе – захотел, не пошёл. С производства выгнали бы сразу. Это в городе детсады есть, а в деревне такой роскоши не знали. У меня ведь ещё один сын есть, Саша, в Минске живёт. Он шёл за Надей и Мишей. Дачу себе купил в Валовой Горе. Живёт хорошо. Самостоятельный. Не знать бы ему той жизни, что на мою долю выпала. Но вряд ли придёт её повторение.

Записано в 2016 году.