295. ОСВЕНЦИМ И НЕ ТОЛЬКО. Хацкевич (Шушкевич) Зося

Сведения о респонденте здесь.

 Лепельских узников привезли в Минск и определили в какую-то конюшню. Смотрителем приставили полицая из Лепеля. Там были двухэтажные нары, и он заставлял быстро залезать и слезать с них. Если кто не успевал, бил палкой. Я посшибала себе коленки до крови.

 Пробыли мы в конюшне несколько дней. Там я увидела, как вели моего брата Лявона. Один конвоир шёл впереди, а два ссади. Брат шёл весь чёрный, но я не подала вида, что знаю его.

 Однажды нас повезли в машинах на станцию, а затем погрузили в вагоны. Поезд тронулся. Двери закручены проволокой. Людей было много. Ни разу не кормили. Воды не давали. В уборную выпустили однажды. В одном месте состав стал. Через щели в вагоне люди увидели озерко и справили крик:

 - Пить!

 Дверь отодвинули. Рядом стоял эшелон, в котором находились военные в немецкой форме, но разговаривали все по-русски. Они стали носить нам воду в брезентовых сумках, пока всех не напоили вдосталь. Я даже налила воды в резиновый сапог, но она завонялась.

 До Освенцима ехали без остановок. Наконец поезд стал между двумя рядами проволоки, которая разделяла лагерь на мужское и женское отделения. Нас разделили по полу и женщин отогнали отдельно от мужчин. Долго ждали. Увидели, как дым шёл чёрный из большой трубы. Люди стали говорить, что это завод, где мы будем работать. Дым шёл густой, периодически выбрасывалось пламя.

 Стояла такая вонь, что нечем было дышать. Тогда вновь прибывшие стали понимать, что жгут людей, и начали плакать.

 Нас поставили между дымящей трубой и каким-то строением, приказали раздеться. Кто не раздевался, того били палками женщины-конвоиры, немки.

 Загнали голых в строение - баню. В углу лежала куча волос. Нас постригли и сверху начали лить грязную воду. Люди ловили её ртом, пили. Облили, и мы стали одеваться в старую рваную одежду. Дали мне очень длинное платье. Потом каждому нарисовали на спине, вдоль позвоночника, красную полосу в палец толщиной. На ноги дали деревяшки.

 Всех вывели во двор. Пришли два немца: один высокий в шинели, а другой коротышка. Коротышка спрашивает:

 - Кто вы?

 Мы хором ответили:

 - Русские.

 Немцы думали, что мы жиды, поэтому несколько раз переспрашивали, кто мы. Потом поставили в колонну по пять человек и погнали в другой конец лагеря. Снова раздели и снова загнали в баню. Вода уже была чистой. Обмыв, поставили по пять человек на специальные доски. Немец с палкой ходил и считал нас. Затем одели в полосатую одежду. Дали штаны, рубашку, платье и деревянную обувь, которая завязывалась шнурками. Потом нас стали клеймить. Мне на руке выкололи номер 81557, который я ношу до сих пор.

 Стало смеркаться, и нас погнали в барак, где мы попадали от усталости. С нами были ещё малые дети. Они плакали, просили есть. И спавшие, и плакавшие услышали крик. Это прибежала заключённая и закричала, чтобы выходили во двор. Толстая немка в форме поставила нас в строй по пять человек. Она кричала на каких-то женщин, которые громко разговаривали по-итальянски.

 Дали нам чаю из берёзы в миску на пять человек. Он был настолько горяч, что не могли пить. Потом стояли на плацу часа три. Некоторые падали. Наконец погнали в другой барак с нарами в два этажа. На обед дали кольраби, это что-то похожее на нашу кузику. Вареная, она воняла каким-то чёртом. Одна миска пришлась на пять человек. До того невкусно, что вначале невозможно было есть, но голод победил. Вечером дали немного хлеба и чаю.

 Днём гоняли носить камни. Под присмотром пожилого немца берём из одной кучи, несём, прижав к животу, в другую. Складываем в аккуратный бурт. Потом берём из него и несём назад. Это придумано для того, чтобы не сидели без работы.

 С неделю пробыли в карантине, впустую перенося камни. Затем перевели во второй барак и стали водить на работу.

 Было 18 бригад. Каждое утро, пока соберутся бригады, стоим на плацу. Вечером, пока все придут с работы, стоим на плацу.

 Стали давать на обед баланду - это проваренное в воде небольшое количество плохой муки. Миски никогда не мыли. Их носили с собой на верёвочке. Ложек не было, поскольку всё давали жидкое, и оно пилось залпом.

 На работе обрабатывали вспаханное поле - разбивали мотыгами комья. Сторожил один немец с автоматом. На пашню привозили несколько туалетов и ставили прямо на пахоте. Если кто засиживался в них, чтобы отдохнуть, немец кричал и махал рукой.

 Работали с утра до вечера без перерыва. На поле привозили баланду. Вечером приведут в лагерь, дадут чаю с хлебом, и спать на доски. Моя подруга Женя из Сенно учила, как правильно есть ужин, чтобы не так мучил голод - нужно макать хлеб в чай и глотать маленькими порциями.

 Однажды нас после работы гнали в лагерь по дороге, покрытой щебёнкой. Вдруг колонна остановилась - за обочиной росла капуста, одна женщина выбежала из строя и отломала лист от кочана. За этот опрометчивый поступок нас всех поставили на колени и только в темноте погнали в лагерь. Потом все вычитывали ту женщину.

 После копали рвы глубиной в рост человека. На дно клали глиняные трубочки аккуратно, ровно и закапывали. Мужчины косили хлеба. Вечером в лагерь сопровождали конвоиры с собаками.

 Осенью меня перевели в другой лагерь, окружённый высокой бетонной стеной с проволокой под током поверху. Там было хуже, чем в Освенциме. Давали кольраби в кружке. В обед выдавали одну картофелину, если она была большая, то половину, вечером - немного хлеба.

 Размещались под поветью. Работать не заставляли, но на плац выгоняли. Стоя на нём, многие падали.

 Пробыли в том лагере недолго. Однажды подъехали машины, выбрали наиболее трудоспособных узников и повезли в третий лагерь. Он был получше. В бараке были окна, пол. Видно, предназначалось лагерное жилище для рабочих.

 На работу гоняли на завод. Я работала на штамповочном прессе, пробивала дырки в каких-то жестянках. Однажды стала устраиваться удобней и оступилась. Рука попала между жестянок, и мне отсекло указательный палец. Рядом сидела надзирательница - молодая немка. Она усадила меня на свой стул, сбегала за бинтом и сделала перевязку. Просидев до окончания работы, я вместе со всеми пошла в барак. Перед воротами одна немка поманила меня рукой, задержала и повела в больницу. Положили на кровать с матрацем и подушкой, накрыли одеялом. Лежало много больных, рядом - москвичка. Она тихо сообщила, что по профессии доктор.

 На следующий день пришёл врач из заключённых. Посмотрел и сказал, что палец нужно окончательно удалить. Повели в операционную, усыпили и отрезали.

 В больнице пробыла дня три, и меня поставили на кухню. Работало там ещё три женщины. Одна - полька из Кракова. Две другие, скорее всего, были немки, поскольку приходила старшая и била их, разговаривая с ними по-немецки. Готовили еду для заключённых. Если что оставалось, могли съесть сами, поэтому на кухне было значительно лучше, чем работать на заводе.

 В лагере встретила Марью Миколиху. Она мне приносила хлеб и суп. Потом её увезли в другой лагерь. После окончания войны Марья возвратилась в Веребки.

 На кухне работала недолго - повезли в четвёртый лагерь на поезде. В пути видели, что немцы жгут документы. Ехали в открытых вагонах. Остановились на станции. Напротив нас стоял поезд с пассажирскими вагонами, и в нём, по разговору слышно, ехали русские. Они взялись бросать нам еду, но немец-конвоир закричал и запретил.

 Неожиданно налетели три или четыре английских самолета и низко пошли над эшелонами. Стали бомбить паровозы. Мы бросились выскакивать из вагонов и бежать к лесу. Единственный конвойный немец что-то кричал, но его никто не слушал. Бежали изо всех сил, пока не достигли леса. Мы вчетвером как добежали до деревьев, так и упали под сосну. Остальные побежали дальше, а мы там же заночевали.  Слышали, как по дороге ходили немцы, лаяли собаки, поэтому сидели тихо. Хотя была весна 45-го, в одних платьях было холодно.

 Когда стало светать, решили не идти обратно к немцам, но увидели с лаем бежавшего к нам пса. Следом подошли три немца и нас погнали назад. Один конвоир шёл впереди, а два подгоняли нас сзади. Километра через два увидели других неудачных беглецов. Их было немного. Большинство скрылось. Дали нам по куску хлеба величиной с кулак. Построили по пять человек в ряд и погнали на дорогу. Конвоиры куда-то исчезли, оставив одну немку. Она повела нас по дороге. Навстречу двигались беженцы-немцы с котомками, подводы, гружёные машины. В воздухе летали самолёты. Когда пролетали над нами, немка кричала, чтобы ложились. Я хотела посмотреть, чьи самолёты, но она подбежала и стукнула меня палкой. Человек 20 конвоирша всё же довела до лагеря. Открыла ворота, и на нас сразу бросились пленные, прося еду - две недели их не кормили. Я увидела знакомую женщину и дала ей хлеба. В этом лагере находились три дня. Ни есть, ни пить не давали.

 Рядом с нами располагался мужской лагерь. В ограждении были дырки, и мы проникали через них на запретную территорию. Там узнали, что мужчинам дали отравленную еду, и они все умерли. Мы с Женей из Сенно пошли, чтобы чем-нибудь помочь потерпевшим. Сидящий под стеной мужчина сказал:

 - Столько пережил, а теперь нужно умереть - отравился.

 Вся земля была устлана трупами. Также много умерло и в нашем женском лагере. Мы не успели отравиться потому, что не знали, где находится кухня и не искали её из-за ещё не разыгравшегося чувства голода. А сидевшие в лагере до нас неожиданно обнаружили запас продуктов и, голодные, набросились на него.

 Ночью начался артобстрел. Снаряды летели над лагерем. Когда развиднелось, приехала машина с большой трубой, и на разных языках поступил приказ, чтобы никуда не расходились. Мы сели под барак. Рядом умирали женщины. На пропитание привезли банку консервов, банку с печеньем, сахаром и конфетами, буханку хлеба на двоих. Женя запретила мне есть консервы, заставила сосать сахар и понемногу жевать печенье. Потом принесла в пустой банке воды. Ею прогнали немного хлеба. Остальные, наевшись консервов, сразу заболели, и их помногу вывозили из лагеря в больницу. А тех, кто умер, похоронили прямо в лагере в большой квадратной яме. В неё трупы на тачках свозили немцы, толстые, здоровенные, одетые в штатское. Говорили, что это бауэры.

 Даже не поняли, каким образом по лагерю стали ходить англичане. Они организовали нам душ в большой палатке. Пока мы мылись, одну яму с трупами закопали, вторая пока стояла открытая.

 Нас повезли в городок с трёхэтажными домами, который находился в лесу. Разместили по комнатам. Кровати были с подушками и одеялами. Имелась печка. Жили там около месяца. Англичане очень хорошо нас кормили: супы всякие, консервы, молоко, конфеты. Спрашивали, что приготовить. Мы просили пюре. Людей было много - из нескольких лагерей.

 Не одиножды предлагали поехать в Англию. Говорили, что у нас дома ничего нет, всё разгромлено. Американцы также приглашали в Америку. Все преступники (полицаи, преследуемые НКВД предатели) сразу соглашались.

 Потом нам дали котомки с продуктами (сахар, тушёнка и другое), посадили на машины и повезли в советскую зону. Когда подъехали к её границе и увидели нашего солдата, справили крик и плач.

 Много народу привезли в лагерь с бетонной оградой, где мы были раньше. Там переночевали, посмотрели кино. Когда увидели Сталина на экране, справили крик радости.

 Однажды приказали идти в лес слушать выступление Жукова. Лес редкий, ухоженный - Германия всё-таки. Поставили стол, разостлали ковёр. По лесу ездили кавалеристы. Я увидела Жукова издалека. Хорошо его слышала, но что говорил, уже не помню.

 Ходили по лесу и собирали ягоды. Однажды с Женей в лагере увидели кучу мусора, в основном старую одежду. Начали копаться. Подруга нашла клубок ниток, а в нём спрятанные часы. Я откопала пять золотых рублей. Но нас прогнали.

 Повезли в польский город Щецин. Поселили в трёхэтажные дома рядом с кладбищем. Вскорости отправили по домам поездом, а где была разрушена дорога - машинами. Был конец лета. В одном месте машины остановились, женщины сбегали в сад и принесли всем яблок.

Записано в 2009 году.