345. ПРО ИСКАЖЕНИЕ ФАМИЛИЙ И ГОЛОДНОЕ ДЕТСТВО. Каримова (Седина) Валентина

 Родилась в 1948 году в Старом Лепеле. Работала техничкой и сторожем в отделе культуры. Родила девятерых детей. Живёт в Лепеле. 

 Моя девичья фамилия Седина. Как только назову её, сразу спрашивают, нужно ли перед буквой «д» писать «з». Дело в том, что на Лепельщине распространены две идентичные фамилии – Седины и Сездины. Два года назад попробовала разобраться, почему так получилось. Установила, что мой родной дядя по папиной линии решил, что фамилия Седин не очень-то звучит, а вот Сездин воспринимается благозвучнее. Переделал документы. Так род раскололся на две ветви. В Лепеле есть Олег Сездин, который приходится мне племянником, хоть и носит изменённую фамилию. А есть и такие родственники, которые не поддались на абсурдное предложение, оставшись Седиными. Род с первоначальной фамилией древний, поэтому носители её настолько отдалились в родстве, что забыли предыдущие колена. На базаре работает предпринимателем Наташа Седина. Пыталась я докопаться до нашей общей родословной, но у нас обеих не получилось.

 Я – противница искажения фамилий. Считаю, что каждая воплощает в себе конкретную характеристику собственного рода. Искусственное приукрашивание главной своей идентификации является полнейшей изменой родословной. Только по району таких случаев наберётся более десятка. Далеко копать не буду, а за пример возьму свой родной Старый Лепель. Кроме превращения части Сединых в Сездиных, некоторые старолепельские Щуки перевоплотились в Щукиных. Смешно узнавать, что один родной брат сохранил древнюю великокняжескую фамилию, а второй – превратил её в новодел на русский манер.    

 Теперь учу своих детей узнавать у меня всё, что их интересует, приводя в пример себя. Малая я не расспрашивала родителей о прошлом семьи, а теперь жалею. Стараюсь наверстать упущенное, но получается плохо – спросить-то уже не у кого.

 У мамы я была вторым ребёнком. От первого брака у неё была девочка, умершая во время войны от воспаления лёгких (предположительно, поскольку врачей не было). На фронте под Выборгом погиб её отец Иван, и мама вышла замуж за его родного брата Мину, моего будущего папу. Тогда практиковались такие браки.

 Папа побывал в партизанах, попал в знаменитый ушачский Прорыв. Мы, когда подросли, игрались с его медалями, однако по голодной необходимости продали их скупщикам, которые ходили по весям в те годы. В 5-м или 6-м классе я просила папу рассказать о войне. Но он не любил вспоминать те страшные годы. Скажет пару фраз и плачет. Меня такое его поведение бесило: как это – взрослый мужчина и плачет. Чаще всего на мою просьбу отвечал так:

 - Детки, не дай бог всё это вам увидеть и пережить. В Прорыве по людским головам шли – был приказ прорвать вражеское кольцо. Ступали, не взирая, мёртвый, раненый или контуженный человек лежал. Больно было самим, но иного не выпадало.

 Папа был добрейшей души человек. После войны осталось много вдов. Так папа вначале запахивал огороды им, а свой – в последнюю очередь. Мама злилась, ругалась, а он ей в ответ говорил:

 - Маточка, ну, кто, коль не я?

 Теперь я приветствую ту позицию отца и даже плакать хочется от таких воспоминаний.

 У отца я была первым ребёнком. Родилась хилая. Глядя на мою первую дочку, он вспоминал:

 - Дочушка, знала бы ты, какая была. Мать тебя покупает, завернёт в пелёнку, а я тот комок на ладошку положу, и нянчу со словами: вот какое у меня дитя родилось. Соседки приходили на твои смотрины и говорили: не жилец она у вас такая неказистая.

 Позже я говорила: хорошо, что хоть грудь мама давала, ведь все ждали, когда, наконец, умру. А я не умирала. Родилась 8 июня, прошёл июль, половина августа, а я живу. Отец и говорит маме:

 - Маточка, надо ж регистрировать ребёнка. Иначе оштрафуют.

 Пришёл в Стайский сельсовет. Сообщил, что у него родился ребёнок. Спросили: когда? Ответил: 8 июня. За головы схватились: штрафовать нужно за просрочку. Папа взмолился: денег-то и в глаза не видит, откуда тот штраф взять? Пожалели, записали моим днём рождения 18 августа. Отец возрадовался, поскольку никто тогда не знал, что такое пенсия, тем более не задумывались, что мне до неё придётся два лишних месяца работать.

 А в колхозе каково бытие? Папа всю жизнь отработал на ферме. Любил скотину. Более того, знал толк в коровах: чем кормить нужно, когда выгонять на пастбище, что давать, что не давать. Вот такой человек был с доброй душой. И это не за деньги, поскольку поначалу их не платили. И пенсии не давали: работай за трудодни, пока ноги носят.

 Я пацанкой тогда была, но помню, как деньги не давали в колхозе. Говорили старые люди: за палочку работаем, за трудодень. Объясню молодым, что это за такие слова «палочка» и «трудодень».

 Бригадир по утрам ходил по хатам и приказывал, кому какую работу идти выполнять. Была норма. При её выполнении в тетрадке против фамилии колхозника ставил палочку, что означало: заработан трудодень. При выполнении двух норм, можно было за день заработать два трудодня. За каждую палочку после сбора урожая насчитывалось определённое количество натуры: пшеницы, овса ржи или ячменя. Так это если они выросли. А если не уродили, то расчёта никакого не полагалось. Не умирали с голоду потому, что личное хозяйство было, где худо-бедно, а всегда что-то вырастало. Кормильцами были корова, свинёнок-поросёнок, куры. Даже собаке и кошке что-то доставалось, поскольку они считались полноправными членами семьи. Зато ели чистые продукты. Детям рассказываю, что раньше картошка была разваристая, не такая на вкус, как теперь – мыло настоящее. Это потому, что на чистой органике выращивалась, без химических удобрений.

 На мою долю, как на старшее дитя десяти-одиннадцати лет, возлагались определённые обязанности: доглядеть двоих младших братьев, травы собрать свиньям, картошку сварить, корову встретить. Процесс приготовления бульбы чем-то вроде торжественного ритуала считался. Очистишь. Помоешь. В горшок насыплешь. Ставишь на четыре поперёчных кирпичины. Поджигаешь трески. Готовится картошка, а аромат далеко разносится невообразимый…

 Но наслаждаться запахом варящейся картошки некогда. Нужно корову встретить с пастбища и загнать в стойло. Идут бурёнки по улице, молоком пахнет, вкусно. И при том пыль, поднятая копытами, пахнет приятно. И умные животные не идут по мощёной камнями мостовой, а, чтобы не сбивать копыта, размеренно переставляют ноги по песчаной обочине. Кажется, если бы сейчас вернуться в детство, специально фиксировала бы это всё в памяти, чтобы в дальнейшем успокаивать себя воспоминаниями в минуты душевной невзгоды.

 Сельская жизнь закончилась в 70-м, когда вышла замуж в Лепель за Володю Каримова. Он из казанских татар. Предков его за зажиточное хозяйство советская власть сослала в Казахстан. Там и вырос мой свёкор, которого я никогда так и не увидела. Перед войной его прислали служить к нам. Познакомился с местной девушкой Ефросиньей из рода Пшонок (известный поп Семёнька Пшонка был её отцом). Свёкор не признавался, что татарин до тех пор, пока не сходили в ЗАГС. Так и остался под оккупацией. Обеларусился – ел свинину. Но в татарских обычаях уважал старших – искренне почитал тёщу и тестя. Естественно, в партизаны не пошёл, поскольку не знал и не понимал их. Обеспечивал семью. Собирал из железяк велосипеды и продавал. Покупал хлеб и отдавал жене с настойчивым советом обязательно поделиться с родственниками. В их число входила даже Марфа, сестра Ефросиньи. Так съедобная покупка делилась на кусочки. В 1943 году у Ефросиньи и Анатолия Каримовых родился сын Володя.

 За бездеятельность в оккупацию Анатолия Каримова и Кирилла Пшонку отправили в самое фронтовое пекло. Воевали вместе. В бой шли плечо в плечо. В одном из сражений Кириллу оторвало ногу, попал в госпиталь. Анатолий тогда пропал без вести.

 Когда Володя Каримов дорос до совершеннолетия, вместе с дядей Кириллом писал запросы в разные инстанции, помогал военкомат. Однако ответ приходил один: пропал без вести.

 После войны дошли до Лепеля слухи, что в Западной Беларуси коровы дешёвые. Родственники отправили Ефросинью Каримову за покупкой необходимой для жизни животины. А была моя свекровь молода, неопытна. Корову–то купила, а не разобралась, что та стельная. И в лесу под Пышно бурёнка отелилась. Идти не могла, поскольку ей и телёнку нужно было окрепнуть. Подруги Ефросиньи повели своих коров в Лепель и там сообщили Пшонкам про случай с их родственницей. Те пошли за Пышно, привели бедолагу домой вместе с четвероногой покупкой и живым дорожным приобретением. Ефросинья легла в кровать и больше не поднялась. Ночлег с коровой и телёнком в лесу, переживания вызвали сильный стресс. А когда обратились к врачу, было поздно. И Володя остался круглой сиротой в пять лет. Значит, поход за коровой припал на 1948 год. Растить племянника взялась родная тётушка Марфа.

 От государства не было абсолютно никакой помощи, поскольку учитывалась возможность пропавших без вести фронтовиков сдаться в плен и остаться жить в какой-нибудь Франции или Америке. Однако инвалид войны Кирилл Пшонка настолько проел печёнки начальству, что тётка Марфа Ивановна один год получала помощь на Володю как потерявшего кормильца. Потом её отменили. Тот год Володя постоянно вспоминал как самый сытный в своей жизни, поскольку за денежную помощь можно было купить хлеба, макарон, круп. После выплата прекратилась, пошло безденежье. Когда Володя рассказывал про голодное детство, он всегда плакал.

 Я уже не могу даже вспомнить, кто из нас кому больше понравился. Да это и не важно. Главное, что я, Валя Седина, и Володя Каримов создали такую большую семью – родили девять детей. 

 Все живут самостоятельно. Только самый старший холостякует, а так же седьмая по счёту Диана развелась с мужем, имеет ребёнка. Девять лет внуку. Все его любим. Поражает, что, задав познавательный вопрос, старается докопаться до самой незначительной сути его.

 Я благодарна Володе Каримову за детей и совместную жизнь. А он умер.

Записано в 2016 году.