370. ЖЕРТВА ОККУПАЦИОННОГО ПОРЯДКА. Шкиндер Александр

Сведения об авторе смотреть здесь.

 22 июня 1941 года около нашей хаты собрались женщины со всего Воболочья. Стали в круг и долго говорили. О чём, я не прислушивался. Наконец стали расходиться. Моя мама всех проводила взглядом. Я тем временем забежал в хату. Следом зашла она и с порога сказала:

 - Сын, началась война.

 Я больше удивился обращению - так она меня никогда не называла.

 Вскоре пошли беженцы. Приходит мужик, просит:

 - Дайте что-нибудь съесть.

 У матери был котёл сваренной почищенной картошки. Поставила на стол. Я наблюдал, как мужик ел одну картошку – не попросил ни огурца, ни простокваши. Хватал прямо руками. Даже пригоревшие бока картофелин отрывал от стенок котелка и моментально проглатывал. Как ушёл, не помню.

 Наконец пришли немцы. Один зашёл к нам в хату и приказал матери помыть миски. Мать помыла их и поставила на стол. Зашли несколько человек в форме. Еду принесли с собой. Поели и закурили. Какой приятный дым был! Такого запаха я отродясь не знал. Хотелось им дышать бесконечно. Ночевать разошлись по деревне. У нас почему-то не остановились. А у Пилипа Шлыка, через улицу, были.

 Я проснулся в шесть часов. Немцы уже не спали. Пришли к нам умываться. Во дворе поставили приёмник, сняли рубашки и стали мыться из ведра. Смеялись, друга водой обливали – молодые. Умылись, собрались и поехали.

 Сколько раз в Воболочье появлялись немцы и в какой последовательности, не помню. Войну вспоминаю отрывками. Вот установили порядок – из своего двора не выходить. Как это, жить в лесу, и не сходить по ягоды-грибы? Не слушались, ходили. На нарушающих правила проживания женщин новая власть внимания не обращала. А вот если мужчина появлялся на улице или, не дай бог, за околицей, считай, пропал человек – партизан, значит. Сразу забирали.

 Не придерживался новых правил и папа. Ходил, куда нужно было. Однажды ушёл в очередной раз. Поздним вечером к нам пробрался с противоположного конца деревни Антось и рассказал, что видел, как неожиданно налетели всадники, схватили идущего по улице отца и увезли. Куда пойдёшь искать? Ждали, пока вопрос сам не разрешится.

 Через неделю от нечего делать смотрел в окно. Увидел отца в сопровождении двух человек да как закричу:

 - Батька приехал!

 Зашли в хату. Взялись за обыск. Всё перевернули. Как я понял – искали оружие. Конечно, ничего не нашли. Прицепились к матери: подавай оружие. Та божится: нет его. Не верят, заявляют: не отдашь – расстрел.

 Ставят всех посреди хаты. Сами выходят в тристен. Староста молчит. Полицай сквозь дверной проём направляет на нас пистолет. Требует оружие и угрожает расстрелом. Сестра, заголосила:

 - Ай, стрелять будут!

 А мать была верующей. Вскочила на табуретку в углу, схватила икону и стала молиться с причитаниями. Воцарилась тишина. Потом немцы развернулись и вышли, поняв, что тут оружия действительно нет. Выскакиваю следом. В углу двора стоит отец. Я – к нему:

 - Папка!

 Батька ни слова не сказал. Забрали его и повезли. Возвратился через девять дней неожиданно и необычным образом.

 Когда в 1943 году началось окружение партизан Лепельско-Ушачской зоны для уничтожения их в котле, вереницей потянулись сквозь Воболочье повозки с амуницией и живой силой. А возы какие были – колёса железные! Каждый тянула пара коней. Управляли ими два немца. На одной телеге везли отца. Убедил он конвоира, что проезжает возле родного дома. Отпустил тот голодного арестанта кусок хлеба взять. Отец заскочил в тристен, потом в хату, сломя голову бросился за печь, через лаз проник на чердак и спрятался.

 На улице колонна стала напирать на воз, стоящий в ожидании арестанта – объехать не получается. Поднялся крик. Как я понял, орали на возницу, что пробку создал. Тот под потоком ругани ударил плёткой по лошади и уехал. Так отец освободился.

 Больше отец до изгнания оккупантов не выходил со двора. Выкопал два погреба - под полом и за стенкой, соединил их туннелем, на улице поставил пристроек, оборудовал в нём тайное место для отдыха. Не зря говорят, что на ошибках учатся.

 Теперь на месте моей хаты большие деревья стоят.

 А Воболочье вообще в лес превратилось. Деревню не разгоняли – люди сами оставили медвежий угол. В том числе и я – в 1966 году перетащил собственную хату в Новые Волосовичи. Последней жительницей Воболочья была Фенька Артюхович – в 1990-м я лично её перёвёз тоже в Новые Волосовичи, где совхоз квартиру дал старухе.

Записано в 2016 году.