459. КОМУ НА БЕЛАРУСИ ЖИТЬ НЕХОРОШО? Фокина Галина

Сведения о респонденте смотреть здесь.

 Наш хутор Стрижаники находился между Стаями и Матюшиной Стеной. В 1937 году нас прогнали оттуда. Приказали перебираться или в Матюшину Стену, или в Стаи. Папа хотел в Забылину. Не разрешили. Так я в восьмилетнем возрасте стала стаинкой.

 В начале войны немцы поделили колхозную землю согласно душам в семье. Урожай снимали себе. Коней в колхозе было меньше, чем частных хозяйств, поэтому одна конская сила припадала на несколько семей, вроде на четыре. Нам досталось гектаров пять, но в нескольких местах, поскольку в одном месте дать - будет несправедливо, поля ведь не одинаково урожайные. Поэтому в одном месте получи лучшую пашню, а в другом - худшую. Из таких соображений делились и пожни. Семь полос, может, нам досталось. Делили старательно и внимательно. Года два, а может и три, мы пахали немецкие наделы. Но не всё так хорошо было, как может показаться на первый взгляд. Хату нашу немцы забрали себе, а нам пришлось ютиться у соседей. На половине нашего огорода, что возле хаты, на метр в землю заглубленные фанерные бункеры поставили и в них жили. Поэтому земли нам не хватало для безбедного пропитания.

 Под конец войны сгорела наша хата. Чудом корову уберегли. А доить не во что - даже кружки нет. Люди давали посуду по мере возможности. Тяжело было, но выжили, и здоровья хватало.

 Немцы отступили, а у нас - ни кола, ни двора. Вся надежда была на осенний урожай. Но землю подчистую в колхоз отобрали. Вместе с посаженной картошкой. И остались мы на бобах. Кое-как с поддержкой коровы перезимовали зиму 44-45 годов, а сеять нечем, не на чем, и не на ком. Продали корову и купили несколько картошки по неимоверно высокой цене, немного посадили. Небольшой лоскуток огорода засеяли ячменем, который также купили. С оставшимися деньгами на четыре года старше сестра ходила в Поставы за коровой, где они были дешевле. Купила и привела. Вот какая у нас удачная коммерция с коровой получилась - и животное в хлеву, и огород посажен. А в глубокские Прозороки с саночками ходили за зерном. Викой загрузишь их и рад до смерти, хоть самотугом нужно тащить груз многие десятки километров. У них всё было потому, что там почти до войны была польская власть, советскаяч ещё не успела ободрать западников.

 А теперь так плохо жить, что в каждой хате машина, около каждого уха мобильник. Слов не нахожу возмутиться. Сравнить нашу и теперешнюю жизнь, как земля от неба отличается. Может, не поняли меня, обиженные жизнью молодые люди? Так я добавлю примеров.

 Я была самая девка после войны, а ни обуть, ни одеть нечего. Кушать - хоть шаром покати. Теперь конопля наркотиком считаются, а тогда её сеяли, черныши собирали, семена толкли, делали дегно. Клёцки с конопляными душами готовили. Даже в пост разрешалось их есть. А черныши мяли на нити для кросен. А пеньку с конопли осенью замачивали в пруду и после вили верёвки, вожжи, гужи для пахоты.

 Однажды я в коноплях нашла не очень большие немецкие ботинки. Два сезона в них отходила на вечеринки. Так и в лаптях. Правда, лыковые плести не умела, поскольку лыка в нашей местности не было, а вязаные запросто крючком сплетала. В таких два-три дня походишь, потом нужно скатом подшивать, чтобы не стаптывались. Скат - это внутренняя часть резиновой покрышки, с которой отодрали протектор. Но перед подшивкой нужно плетёную обувку высушить. Чтобы окончательно завершить процесс изготовления обуви, однажды зимой папа запретил мне идти на село, чтобы просушить и подшить мои новые лапти. Однако мама пожалела меня и разрешила немного погулять. Естественно, загулялась я допоздна. А жили мы в чужой хате. Грубки не было, поэтому печь топили утром и вечером, чтобы обогреваться и есть готовить. На печи места не было - спали вповалку там. Приставила я лапти к печной заслонке. А к ней жар подгребали для лучшего обогрева хаты. Вот в одном лапте носок и отгорел. Утром разбудила меня испуганная мама, дала льну, бечёвку. Я быстро отреставрировала сгоревший носок и, пока папа подшивал уцелевший лапоть, обула отремонтированный, выскочила на улицу, потопталась по сухой грязи, и он принял прежний вид. Папа долго подозрительно осматривал пострадавший лапоть, даже высказывал сомнения в его подлинности, но так и не установил правду. Иначе отлупцевал бы меня очень даже больно.

 Лапти были отличной обувью. Ногам было и в мороз тепло, и не промокали от мокрой травы. Все поголовно их носили. На вечеринки ходили, а чтобы не стаптывать лапти, разувались и босые танцевали.

 Часто слышу, как жить плохо теперь. Пожили б те, кто так говорит, в наше время… А то каждый день и батоны на столе, и мясо за каждым застольем… Нам же на Пасху ввиду отсутствия макарон из крахмала спекут блинов, порежут их на лапшу, наварят большой горшок - вкусно до безумия.

 Моду на одежду придумали и блюдут. Мы же носили исключительно всё: и штаны, и юбки, и верхнее, нижнее и постельное бельё исключительно из самотканого материала самими же вытканного на кроснах зимними вечерами под свет дымной лучины. А магазинного (мы говорили - крамного) ничего купить не могли - денег-то не было. Раздобудет девка крамный платок и несколько лет форсит им, пока до дыр не застирает. Сушиться вывешивает так, чтобы с улицы все прохожие видели её богатство.

 Матрас изготавливали из сшитой в форме мешка дерюги, напхав её сеном. Он так и назывался - сенник.

 Уже после моего замужества в 1952 году, когда мои дети в школу ходили, был портной Михалочка в Стаях. Кой-какого сукна купила, и он пальто троим дочкам на манер солдатских плащ-накидок сварганил. Очень удобно в школу было ходить. А теперь выфрантятся дети получше родителей и на жизнь обижаются. Не видели они плохой жизни! Слов «постная еда» не знают. Скажи, что хлеб каждый день в хате есть, засмеют - а как же иначе? А мы его месяцами не видели.

 Пусть читают мой рассказ. Может, задумаются над жизнью и перестанут ругать её незаслуженно.

Записано в 2015 году.