Родилась в 1923 году на хуторе Борок вблизи деревни Барсуки. Работала в Шумилино на кирпичном заводе, на Лепельщине в колхозе имени Ворошилова (впоследствии – Чкалова, «Прожектор», «Барсуки»). Жила в Барсуках. Умерла в 2004 году.
Отец мой, Юльян Телица, работал в колхозе пастухом, потом конюхом. В семье было трое детей: старший брат Франик, я и младший Вася. Папа плохо видел и, чтобы не потерять коров, брал меня с собой. Я была его глазами и ногами, а он лишь руководил стадом: куда погнать, когда домой направить.
Зимой папа коней смотрел. Даст им сена, овса, а они голодные. Почему так, понял, когда однажды подкараулил вора-активиста, который воровал из кормушки. Доложил председателю Кубарю. Активисту-вору – ничего, а отец поплатился жизнью.
Забирали папу как раз в новогоднюю ночь. В хату вломились двое энкэвэдистов и председатель колхоза Кубарь. Кубарь сразу схватил отца и поставил в угол, а потом толкнул на скамейку и потребовал у энкэвэдистов наручники. Наручников не было, и он связал руки верёвкой от лаптей. Сделали обыск. Забрали фотоснимки папы, родни, даже мамин платок. Мать набросила на плечи отцу кожух, кое-как обула лапти. Так и повели. Мы бросились за папой, но Кубарь двери с улицы подпёр доской.
Доносы в основном подписывали человек пять из числа актива колхоза. Иногда заставляли ставить крестики безграмотных колхозников.
Носила папе передачи в Лепель, но никогда не видела. Видела Антосю Занько – рукой из-за решётки махала, просила, чтобы за сыном Мишей смотрели.
Однажды зимой, в страшную вьюгу, с Куновской Эмилией понесли передачу своим. Десять километров прошли и не соображали, куда идём. Сориентировались лишь тогда, когда очутились возле хаты.
Как-то хорошо выпив, активист, подписавший донос на папу, рассказывал:
- Привели меня к следователю на очную ставку, а там Юлик сидит побитый, в слезах. Увидел меня и говорит: «Браток Андрейка, разве я ходил за границу? Я же дороги не вижу. Это же враньё». А меня предупредили, что нужно говорить, так я смотрел в потолок и говорил: «Ходил за границу, связи с Польшей имел».
Жизнь после того, как папу забрали, стала очень тяжёлой, всё время было голодно и холодно. Каждый день работали в колхозе от зорьки до зорьки даже мы, дети, и без выходных. Если мама просила отпустить её хотя бы на полдня, чтобы детям ягод или грибов собрать, так тот сразу кричал:
- Пойдёшь – будешь там, где муж.
Понятное дело, быть там никто не хотел, плакали, молча, пожаловаться было некому. Дрова на себе таскали. Мама в оглобли впряжётся, а мы подталкиваем. Кубарь с активистами ржут с нас:
- Мы из вас шляхетство вытравим, превратим в скотину.
После войны меня направили работать в леспромхоз. Тяжело приходилось, однако я была сильная, и неплохие по тем временам деньги платили. Бригадир требовал ему часть заработка отдавать, а то коня не даст, чтобы огород посадить или дров привезти. Говорил:
- Врагам народа не положено.
В войну партизанам помогали. Старший брат Франик был у них, а когда пришла Красная армия, пошёл на фронт. Дошёл до Берлина.
Издевались над нами 15 лет. Как выжили, не знаю. Где могила папы, тоже не знаю.
Хорошо помню старого Малиновского и его семью. Жил и работал на своём хуторе. Я даже дружила с его кривой дочкой Марилей. Теперь тот хутор зовётся Малиновщиной. Очень трудолюбивый человек был, вежливый и набожный. Когда заходил в хату, так шапку снимал и кланялся хозяевам, приговаривая:
- Пан Езус пахвалёны.
Когда его с семьёй забрали в ночи, имущество активисты растащили, а хату продали в Домжерицы.
Записано в 2003 году.
НРАВИТСЯ |
СУПЕР |
ХА-ХА |
УХ ТЫ! |
СОЧУВСТВУЮ |
А наследники реабилитацией и компенсацией не интересовались, видимо?
Дадатак да расповяду Гардзіёнак Яніны аб самым жахлівым калене яе радаводу будзе заўтра.