500. КАК ПЕКЛИСЬ КОЛХОЗНЫЕ АКТИВИСТЫ. Вашкевич Алексей

Сведения об авторе смотреть здесь.

 Вилы никогда не были большой деревней. Однако и оторванными от мира не считались, поскольку единственная деревенская улица служила Борисовским большаком – главной транспортной артерией Лепельщины. Минское шоссе построят лишь в 30-е годы ХХ века.

 В общем, жизнь в Вилах не бурлила, а текла размеренно, как в любой иной, не захолустной, деревне. Пока не грянул 17-й год.

 В первые годы Советской власти селянский быт вроде бы не изменился. Крестьяне по-прежнему сеяли, убирали, съедали, снова сеяли. Значительным подспорьем служила Эсса: рыбой кормила, работу давала на лесосплаве.

 Жили виловцы во все времена неодинаково. Кто-то больше работал и больше имел, жил богаче. Иной не хотел надрываться, меньше вкалывал и меньше имел, жил бедно. К последним относился и Василь. На лесосплав он не ходил – тяжело. Жил за счёт приусадебного участка. За землю с соседями никогда не ругался, поскольку обрабатывал её ровно столько, сколько нужно было для прокорма семьи. Больше если бы даже давали бесплатно, не взял бы – зачем напрягаться и тем вредить собственному здоровью.

 Но и с тем клочком огорода, который имелся, Василь не управлялся из-за собственной лени. Картошку первые заморозки морозили, поскольку не успевал собрать клубни до наступления холодов. Травы для коровы и коня кое-как накашивал при понукании жены, но приготовить качественное сено у него не получалось – то погода не позволяла, то времени не хватало. В пуню затаскивал сгноенный сенаж, который в течение зимы превращался в навоз. Короче: работал, спустя рукава.

 На здоровье Василь не жаловался, поскольку не перерабатывался, кишки не рвал, как соседи. И не голодал: сотки всё же приносили кой-какой урожай, да и путники с большой дороги здорово помогали – пускал за небольшую плату на постой странников, следующих в Борисов и далее в Минск.

 Прибыль с Борисовского большака была настолько значительной, что позволила бы экономно, хоть и немножко впроголодь, прожить без собственного хозяйства. Василь умел считать, поэтому не однажды намеревался свести корову – явную обузу во дворе. Молока ведь можно у тех виловцев купить, которым за работой некогда агитировать на ночлег постояльцев. Только вот жена у него непонятливая – за корову горой стояла. Не соображала баба-дура, что к старости всё труднее и труднее давались заготовка сена, вывоз навоза из хлева, выпас в ненастье.

 И вот приехали в Вилы видные люди из Лепеля – в кожанках, по-русски разговаривают. Стали созывать виловцев на общее собрание – будут агитировать за вступление в колхоз, большое коллективное хозяйство, значит, будут создавать из мелких крестьянских подворий. Что это такое, Василь не разбирался, но узнать подробнее ленился – дождь с самого утра не унимался, зябко на улице. А на печи тепло и уютно. Только вот чёртова баба отогреться не даёт: слезай да иди на собрание, а то новая власть разозлится, добра тогда не жди.

 На собрании было накурено, в воздухе хаты табачный дым перемешивался с самогонным перегаром. Были одни мужики. Женщинам решение такого важного вопроса, как проведение всеобщей коллективизации, не доверяли.

 Шло обсуждение. Мужики кричали: как это отдать единственную кормилицу – корову – и единственного работника – коня – во всеобщее пользование. Да их же чужие люди заездят, замордуют, забьют без всякой жалости.

 Начальник из Лепеля в коричневой блестящей кожанке отвечал, что у всех будет возможность контролировать состояние собственной скотины, пользоваться ею будут все в одинаковой степени, продукцию делить поровну. Приводил пример: Иван имеет одну корову и семь членов семьи, Пётр держит четыре бурёнки и семью в пять душ. Весь удой от пяти коров поделят на 12 человек. Это значит, что на каждого придётся молока от 0,42 коровы. А Ивановы дети сейчас имеют главного селянского продукта от 0,14 коровы на одного. Ну, где Ивану, Иванихе и иванятам будет лучше: в колхозе, или вне его?

 Народ не унимается: понятное дело – в колхозе. А в таком случае, где хуже будет Петру, Петрихе и петронятам, если теперь каждый их них пьёт молоко от 0,8 коровы, а из колхоза будет получать от 0,42 коровы?

 Вот несмышленый народ, - начинает горячиться начальник, но потом спокойно разжёвывает мужикам: а сколько в деревне имеется Иванов с одной коровой, и сколько Петров с четырьмя? То-то же, первых ведь много, а вторых единицы. Нужно думать о большинстве.

 А как быть с Никитами, у которых совсем нет коров, голытьба они? Оказывается всё просто: не виноваты они в своей бедности, поэтому, став колхозниками, будут получать свою пайку наравне со всеми.

 Недовольных зажиточников на собрании было мало, а бедняков в разы больше, потому возмущённый протест первых потонул в одобрительном гуле вторых. Некоторое время нельзя было и слова произнести за несмолкаемым гамом. Наконец человеку в кожанке удалось немного утихомирить толпу. Сказал, что все аргументы за колхоз и против обсуждены, просьба к желающим записываться.

 Воцарилась мёртвая тишина. Начальник подбадривает, народ молчит. Проходит одна мёртвая минута, две… И тут встаёт Василь: он первый записывается в колхоз. Он не бедняк, имеет корову, Василиха и василята не голодают, но ради общего правого дела готов расстаться с любимой кормилицей. И коня отдаст в общее пользование – не нужно надрываться на уходе за ним одному, а пользоваться давать безлошадным Никитам. Пусть и они сено покосят. Правильно решила власть. Сразу видно, что о народе печётся.

 Василь говорил одно, а думал совсем другое. Теперь уж баба не отстоит корову с конём: власть приказала отдать их в колхоз. Вот жизнь настанет – для приличия покосил траву в колхоз и грей спину на печи. Конечно, мужик-кожанка привирает, что каждый будет иметь молока от 0,42 коровы, поскольку богатеев единицы, а голытьбы масса, но всё равно лучше меньше кушать да меньше работать.

 Районный начальник рьяно хвалил Василя и ставил его в пример другим. Он – настоящий советский человек, с таким понятием далеко пойдёт, его выберут в правление колхоза, а потом и председателем.

 За Василём начали записываться в колхоз бедняки. Потом и те, кто имел по одной корове и одному коню. Потом обсуждали, где поставить объединённую скотину. Потом выбирали правление колхоза и актив. Василь прошёл и туда, и туда.

 А ещё потом всю ночь голосила Василиха, что её обалдуй разрушает семейное гнездо. Дурная баба посылала в известное место его посулы лучшей жизни в колхозе и расписывания вольготности статуса жены члена правления колхоза и активиста.

 …И началась у Василя совсем иная жизнь. С утра он ходил по хатам Вил и Юшек, которые территориально считались одной деревней, поскольку были разделены лишь полукилометром лесной опушки. Агитировал за вступление в колхоз. Говорить научился не хуже районного визитёра в кожанке. Новоявленного агитатора и активиста боялись, подлизывались к представителю новой власти, а потому угощали наилучшими разносолами и наиболее крепким самогоном. Нос у Василя был в табаке.

 Василь не работал – некогда было. Работали те, кто последовал его показательному примеру и вступил в колхоз. А Василя в скором времени назначили бригадиром. Теперь он лишь учитывал работу других колхозников и распределял причитающийся паёк соответственно трудовому вкладу каждого.

Записано в 2014 году.