Мемуар 8. ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ В МОЕЙ ЖИЗНИ

Сведения об авторе  здесь.

 В 50-е – 60-е годы веребская детвора, кроме обязательных походов у грыбы, на рыбу, гуляць у вайну, имела три серьёзных занятия: ходить на шашу ў гайкі, у Чарнаручча ў порах і на Жыдоўскія магілкі ў пулі. Объясню, что это такое.

 Ходить на шашу ў гайкі - это собирать развинтившиеся на тряских камнях, предшественниках асфальта, крепёжные метизы автомобилей. Они использовались в качестве игрушек и коллекционных экспонатов. Благо до Минского шоссе от Веребок было полтора километра.

 Ходить у  Чарнаручча ў порах – это копать артиллерийский порох на месте бывшего немецкого склада, где теперь находится сельмаг. Сантиметровые разноцветные нарезки нескольких миллиметров в диаметре служили зарядом для запуска «ракет». Порошины закручивали в фольгу тонкой длинной трубочкой и с одной стороны поджигали – «ракета» взмывала в воздух и летала несколько секунд, выписывая неимоверные зигзаги. От Веребок до Черноручья было четыре километра.

 Ходить на Жыдоўскія магілкі ў пулі – копать пули на месте расстрела евреев во Вторую мировую войну. На этом занятии остановлюсь подробнее.

 От взрослых мы знали, что на песчаном обрыве за Черноручьем немцы в войну расстреливали евреев. В песчаном обрыве рядом с Минским шоссе засело неисчислимое количество пуль. Всякий раз, покопавшись руками в песке, что само по себе уже приносило удовольствие, накапывали по несколько десятков драгоценных для нас военных предметов.

 Уже не помню, автоматные или пулемётные были пули. Запомнилось только, что иногда попадались целые патроны. Они считались очень удачной находкой – можно вбросить в огонь, спрятаться и услышать выстрел, а можно разобрать, извлечь порох и использовать его для различных забав.

 Для чего нужны пули? Они были совершенно целы. Видимо, не плющились от вхождения в человеческое тело или же пролетали мимо мишени и врезались в песок. С тупого конца смертоносной медянки был залит свинец (мы говорили – волава) для увеличения её веса. Он легко выплавлялся на огне, затем заливался в нужную форму, после чего получался кастет, лапа или же заготовка грузил для сеточной снасти, удочки. Конечно, кастетом мы никогда никого не ударили, но было модно его носить. Как и лапу – свинцовую плёху, прикреплённую к ладони резинкой или вложенную в рукавицу.

 Нужно было остерегаться разрывных пуль – у них вместо свинца в хвосте находился твёрдый металл. Они разрывались в огне. Но такие попадались редко.

 Интересное дело: ближе Веребок к Еврейскому кладбищу находились Вилы, Юшки, Козлы, Черноручье, Забоенье, Великое Поле, из всех этих деревень дети ходили копать пули, и всем хватало. Не припомню, чтобы на протяжении нескольких лет моей «археологической» деятельности количество находок уменьшалось.

 Раскопки Еврейского кладбища были не только забавой, но и источником всяческих страшилок из серии ужастиков. Места захоронения обозначены не были. Да мы их и не искали. Наоборот, боялись копать на самом обрыве, чтобы не наткнуться на трупы. А они иногда вставали в образе привидений и разгуливали по длинной моренной гряде среди болота. Особенно резвились призраки в сумерках и ночью, поэтому безопасно копать можно было лишь в светлое время дня. По современному зомби, а по-тогдашнему зданькі даже несколько детей умертвили. Их видели не только абстрактные дядзька з Забаення или цётка з  Чарнаручча, но и некоторые реальные веребские бальшыя мальцы. По дороге из Веребок на Еврейское кладбище мы подогревали себя подобными ужасными историями, после чего копать приходилось с оглядкой, чтобы ненароком не очутиться в удушающих объятиях зданькі убиенного еврея. Не удивительно, что после таких опасений и волнений Еврейское кладбище засело в моём сознании на всю жизнь.

 С тех пор и до 1974 года, когда я поселился в лепельском микрорайоне Сельхозтехника, Еврейское кладбище выпало из моей жизни. За это время на месте расстрела было установлено несколько памятников, количество не помню, но прикидываю, что на каждом захоронении по одному, поскольку во время замены старых советских бетонных монолитов на более современную стелу, их отвезли далее в лес по моренной гряде ровно на 200 метров и сбросили в яму. Там они и лежат до сего времени.

 После переезда из Минска в Веребки, а через год в Лепель, я каждый год ездил на скорую руку собирать грибы на Еврейское кладбище. Не грибной рай, но и не безгрибной край. Не было такого года, чтобы я не отдал дань памяти невинно убиенным.

 Было жалко их, хотя за давностью лет особой печали по поводу расстрела евреев не испытывал. Однако всегда уважал этот народ. Со мной работали в «Сельхозтехнике» мастером Игорь Дегтярь, на заводе шестерён – наладчик Миша Хейф и его отец Аронович, снабженец. Там же Зискин Левин был вообще моим сменщиком – начальником смены. В редакции со мной вместе корреспондентом работал еврей Алексей Мельников. Каждый из этих людей обладал хорошими человеческими качествами в значительно большей степени, чем я. Да, они были лучше, добрее, человечнее меня. Я уважал их и уважаю всех евреев. При обсуждении еврейского вопроса в кампаниях всегда утверждаю, что евреев не любит тот, кто понимает их превосходство над собой.

 К чему веду этот разговор? Меня до глубины души возмущает политика нашего государства относительно увековечения еврейских захоронений. В Камне на памятнике жертвам Холокоста ещё в советское время заменили шестиконечную звезду на большевистскую пятиконечную и затёрли слово «евреев».

 В Черноручье также мемориальная доска умалчивала про расстрел евреев, а сообщала, что на этом месте были расстреляны «граждане города Лепеля и района».

 Летом 2015 года прошла реконструкция захоронения, и на мемориальной доске к слову «граждан» прилепили слово «советских», тем самым стерев память о жертвах Холокоста отныне и во веки веков. Даже причастность убиенных к Лепелю и району спрятали.

 Фальсификаторы истории с большевистским духом будут утверждать, что евреи тоже советские граждане. Но как о социальном статусе, национальности погребённых узнать из такой безликой информации? Ведь советскими гражданами являлись все многочисленные национальности СССР, будь то гражданские лица, партизаны, солдаты, полицаи, каминцы, власовцы, настоящие преступники и т.д. Кого расстреляли фашисты в Черноручье? Такой вопрос задаёт каждый посетивший это место. А таких много – практически все транзитники, останавливающиеся в комплексе придорожного сервиса Юрия Матеши. Ну, конечно, лежат здесь освободители Лепеля, погибшие при его освобождении, подумают, прочитав паспорт захоронения с обратной стороны стелы.

 Зачем этот камуфляж с воинским захоронением под видом учётной отметки постановки его на учёт? Исключительно затем, чтобы именно так и думали, а про евреев забыли навсегда. А ведь здесь не ступала нога освободителя Лепельщины ни живого, ни мёртвого. Нет сведений, что здесь расстреливали партизан. Повторяю вопрос: зачем тогда этот дурацкий камуфляж? Я уже ответил, иного ответа быть не может. Несколько гражданских лиц, расстрелянных после уничтожения Лепельского гетто существенной роли не играют.

 Это не твёрдолобость какого-то современного идеолога, вроде меня, только с повёрнутыми в обратную сторону мозгами. Это политика нашего государства по умалению страдания еврейского народа в годы войны. Такая же ситуация и с могилами советских военнопленных вдоль Борисовского большака – в них лежат «советские граждане», но никак не пленные – не должно быть оных в рядах Красной армии!

25 февраля 2016 года.