217. БУНТ В ВОЛОСОВИЧСКОМ КРАЕ. Квасовец Фёдор

 Родился в 1928 году на хуторе Схеда Лепельского района. В войну находился в деревне Красащина, был узником концлагеря в Восточной Пруссии. Работал бригадиром колхоза в Красащине. Окончил Могилёвскую трёхгодичную школу председателей колхозов. В Толочинском районе возглавлял сельхозпредприятия. Живёт в Толочине.

 Меня заинтересовали интернет-публикация Валадара Шушкевича про историю Волосовичского края, поскольку сам родом из тех мест. Знаю лично тех людей, которые упоминаются в репортаже "СЕНСАЦИИ. Подлинная история Волосовичского края". Читаю, и сердце сжимается от осознания того, что сталось с родными местами, во что превратился некогда благодатный край.

 В репортаже «4. Галопом по призракам. Схеда» Валадар Шушкевич пишет, что группа галоперов знает о деревне Схеда лишь то, что ничего о ней не знает и впервые слышит это слово от одного из них. Далее соглашается, что, проведя опрос жителей окрестных деревень, можно было бы найти свидетелей существования Схеды, но на то нужно время. Так вот, я и есть житель Схеды. Родился в ней в 1928 году. Впоследствии в силу трагических и печальных обстоятельств того времени стал жителем соседней деревни Красащина, место которой Валадар Шушкевич описывает в разделе галопа "2. Галопом по призракам. Красащина". Об этом и поведу свой сказ.

 Схеда хоть и имела два десятка дворов и четыре десятка жителей, считалась не деревней, а комплексом хуторов из восьми отдельно стоящих хозяйств.

  Хутор Схеда образовался из поляков, купивших землю у волосовичского пана Казимира Зацвилиховского в 1911 году. Покупатели переехали из Польши, поселились в свободном урочище и стали жить-поживать да добро наживать. Но прогромыхал октябрь 1917 года…

 Моя дочь Нина Квасовец живёт в Минске, изучает родословную. В архивах нашла результаты переписи 1926 года населения хутора Схеда Волосовичского сельсовета Лепельского района Борисовского округа. На 11 дворах жили 44 человека. Национальность, или, как было сказано в «Поселенном списке домохозяев №20», народность была одна – поляки. Главами хозяйств были Потапюк Анисия Никифоровна, Потапюк Михаил Филиппович, Красовский Станислав Станиславович, Красовский Иван Станиславович, Островский Антон Михайлович, Огрызко Бонифатий Адамович, Огрызко Иосиф Бонифатьевич, Костючек Семён Николаевич (единственный беларус), Буевич Серафим Петрович, Квасовец Михаил Дмитриевич, Огрызко Иван Бонифатьевич.

   По хозяевам Огрызко, Красовском видно, как сын обзаводился собственной семьёй и заводил отдельное хозяйство. Может, я и доселе жил бы в Схеде рядом со своими потомками и наследниками, если бы не грянула коллективизация. Моего отца Антона Квасовца поставили бригадиром колхоза. В 1933 году его репрессировали по ложному доносу тайного агента ГПУ из числа местных жителей. Я его прекрасно знаю, но фамилию называть не хочу, поскольку в Волосовичском крае живут его дети. И хоть за родителей дети не отвечают, на них будут смотреть косо. А самого доносчика в 37-м расстреляли. А вот гэпэушника, который арестовывал моего отца, пожалуй, назову – Чаповский это.

 В 1938 году отец возвратился из заточения. Но жить в приграничной зоне, каковой тогда считалась Лепельщина, нам не позволили. Пришлось всей семьёй выбираться в Оршанский район. Когда войска СССР захватили Западную Беларусь, Схеда перестала быть пограничной зоной, и мы возвратились в родные края. Но не было уже самой Схеды. В 1938 году хутор разогнали. Расселились схедовцы по близлежащим деревням. Большинство выбрало Красащину. В ней стали жить и мы. По приезде узнали, что при разгоне Схеды раскулачили Красовского Стася за то, что содержал четыре коровы, три лошади и во время уборочной нанимал желающих подзаработать жителей Красащины.

 Когда началась война, отца забрали на фронт. Поскольку Красащина была глухой лесной деревней, она стала пристанищем партизан. В средине войны в ней стоял 13-й отряд Короленко. Когда в феврале 1944 года началась операция по уничтожению партизан, вместе с ними родную деревню покинули мужики и парни. Остались женщины да мы, пацанва. Собирались играть у Фёдора Мишуто. Однажды к Фёдору Пшенко на лошади приехали два или три партизана. Расположились основательно. По какой-то причине я пошёл домой. Пройдя метров 200, за полем Абрамовщина заметил белые силуэты. Бегом помчал обратно и сказал о том партизанам. Предложил самим посмотреть. Повёл. А по Абрамовщине уже цепью шли каратели. Партизаны моментально покинули Красащину и во весь дух помчали в Реутполье. Немцы заняли деревню, прошлись – всё тихо, мирно. Расположились на обеденный привал.

 Неожиданно со стороны бывшей Схеды послышался бой. Каратели быстро свернулись и направились туда. Мы залезли на крышу хлева, чтобы с высоты лучше рассмотреть происходящее. Как потом выяснилось, на немецкую разведгруппу из семи человек напали партизаны. Каратели, покинувшие Карсащину, обстреляли партизан из миномётов. В Карсащину не возвратились ни те, ни другие.

 Я до сего времени горжусь своим поступком. И совсем не потому, что спас жизнь нескольким партизанам, остановившимся у Фёдора Пшенко. Я спас всю Красащину. Если бы я не заметил подозрительные белые силуэты и не предупредил партизан, каратели незаметно вошли бы в Красащину, обнаружили партизан, те начали бы отстреливаться. Независимо от того, удалось ли бы им убежать, или они были бы убиты, немцы уничтожили бы всю деревню. В лучшем случае сожгли бы её, в худшем – вместе с жителями. За несколько дней до того были сожжены не такие уж и далёкие Велевщина с Гадивлей за то, что приютили партизан.

 Мне и многим моим односельчанам не удалось почувствовать радость освобождения. 11 мая 1944 года нас захватили и направили в Лепель, оттуда – в Боровку. Там погрузили в вагоны и по узкоколейке повезли в Восточную Пруссию.

 В концлагере мне присвоили №90106. Вовсю работали крематории. Пепел от сожжённых человеческих тел складировали в штабеля высотой метров пять и длиной примерно в 80. До сего времени мне снятся отупевшие от голода и холода лица узников, окоченевшие мертвецы, оскалы разъярённых сторожевых псов, смрад чёрного дыма крематория…

 Освободили меня 21 января 1945 года. Определили в армию как вольнонаёмного – собирал скот для пропитания солдат. В 1946-м отпустили домой. В Красащине поставили бригадиром. Председателем был безграмотный Островский, потому все колхозные дела исполнял я. Однажды вызвали в Лепель и предложили два варианта выбора дальнейшего жизненного пути: идти на курсы мастеров для строительства Лепельского молокозавода или поступать в Могилёвскую школу по подготовке председателей колхозов. Последнее мне ближе. Три года учился. Стал заведовать животноводством Толочинского района. Потом там же возглавил совхоз «Рассвет». Был директором крупного животноводческого комплекса.

 Но я переключился на себя, отклонившись от темы дополнения истории Волосовичскага края. Продолжаю. То, что сейчас сообщу, станет сенсацией для всего Лепельского района.

 Во время насильственной коллективизации в Волосовичском крае был антисоветский бунт. Восстала наша сторона. Центром бунта был комплекс хуторов Долгая Лужа, про которую вспоминал Валадар Шушкевич в разделе «9. Галопом по призракам. Долгая Лужа». Главной зачинщицей была Виктория Ростовская. Её помощниками были Петрище, Костючик и ещё несколько человек. Когда конкретно проходил бунт, не знаю, но точно до ареста моего отца зачинщики уже были расстреляны, это значит – до 1933 года. Однажды на опушке я обнаружил провальную яму. Начал о ней расспрашивать знакомых. Сказали, что там был цыганский колодец. А у нас отродясь не было цыган. Решил, что обнаружил место захоронения зачинщиков бунта.

Записано в 2016 году

PS. Ад Блукача ВАЛАЦУЖНАГА. Інтэрв´ю у Фёдара Квасаўца я браў па тэлефоне. Таму папрасіў яго дачку Ніну Квасавец даслаць свой каментар і выправіць недакладнасці. Зарэгістравацца на сайце LEPEL.BY яна не можа, паколькі не зарэгістраваная ў сацыяльнай сетцы ВКонтакте. Даслала мне каментар праз "Одноклассники". Пераношу яго сюды. 

 Так, недакладнасці ёсць. Калі ужо пра біаграфію бацькі, то можа мела б сэнс, кажучы пра яго адукацыю, сказаць, што пасля Магілёўскай школы ён яшчэ скончыў і Віцебскі ветэрынарны інстытут (завочна). Далей -- пра жыхароў. З тых 11 сямей, што ў спісе, з Польшчы прыехалі толькі 4 (Патапюк -- адна і другая сям"я, Касцючык і Квасавец). Астатнія -- мясцовыя. Нацыянальнасць. Не трэба ніколі давяраць афіцыйнаму пазначэнню нацыянальнасці. Раней гэта (з большага) вызначалася па канфессіі. Таму там мясцовыя (7 сямей) усе -- католікі, а тыя. што прыехалі з Польшчы -- былыя ўніяты, сілай пераведзеныя ў праваслаўе. (Ды гэта, дарэчы, магла б быць асобная гісторыя, можа я і збяруся калі напісаць пра ўсё гэта. Пакуль яшчэ не гатовая). Палякаў сярод іх не было. Бо я трохі разбіраюся, хто паляк, а хто не.

 Еще об этом списке: Костючик и Потапюки -- родственники Квасовцам по женской линии. О(А)грызки -- это вообще-то фамилия можно сказать магнатская. Но эти уже обеднели, но все равно это все шляхта. Островские -- тоже недавно еще были довольно богатой шляхтой.