349. ПО ЖИЗНИ НА ИЗНУРИТЕЛЬНОЙ РАБОТЕ. Семенько Матрёна

 Родилась в деревне Горки Лепельского района в 1916 году. В войну строила узкоколейку Лозовики – Боровка. В колхозе отработала 60 лет. Жила в Горках. Умерла. 

 С детства мне приходилось работать до изнеможения: пахала, вместо коня таскала плуг, косила наравне с мужиками. Это на своих десятинах. А когда загнали в колхоз, пошла в бригаду – это куда пошлют. В поле сеяла зерно, жала хлеб, копала картошку, теребила лён. В кустах и на лугу косила траву, сушила и стоговала сено. В коровнике подстилала коровам, вытаскивала из-под коров и нагружала на телегу навоз. На возраст никто не обращал внимания. Детский, женский и стариковский труд воспринимался согласно народной мудрости – коль взялся за гуж, не говори, что не дуж.

 Сначала нужно было семью поддерживать, дитём которой сама была, поскольку в деревне так было заведено. А когда вышла замуж, и свои дети появились, нельзя было позволять им голодать. Для того требовалось с домашним хозяйством управляться, детей досматривать и в колхозе трудодни зарабатывать. За них деньги не платили, но давали определённую норму из полученного урожая. Натура шла на пропитание семьи, корм домашним животным, за неё выменять можно было что-нибудь из вещей у неимущих, которые продуктов совсем не имели.

 Колхозники, состарившись, работали, поскольку первую 12-рублёвую пенсию стали давать в 60-х годах. Для сравнения: месячная зарплата кондуктора тогда была 45 рублей, бутылка водки стоила 2 рубля 87 копеек. В колхозе я отработала 60 лет.

 Так жили и трудились. Горки росли – в них выселяли близлежащие деревни и хутора, на месте которых строили военный городок 116-й километр. Ныне это Заслоново.

 Неизвестно, как бы развивалась местность и население, если бы не грянул 1941 год. Для всех это был ещё один удар судьбы после революции и коллективизации. Чёрные тучи, нависшие над Горками, уничтожили всё, что люди нажили с горем и мозолями.

 Немцы захватили деревню. Согнали людей в лагеря, а затем заставили строить узкоколейку из Горок в Боровку. Меня не минула та участь. Это были худшие дни в моей жизни. Больше всего запомнились голод и холод именно того периода.

 Главным рабочим инструментом была лопата. Копали оборонительные рвы, формировали насыпь. Мозоли на руках лопались. Защитных рукавиц не давали, поэтому черенки лопат были покрашены кровью, будто краской. А ведь нужно было ещё шпалы на себе таскать на большие расстояния. Идёшь с таким грузом на плечах, а конца пути не видно. Даже мыслью себя не тешишь, что скоро день закончится, осознавая, что адская работа не закончится никогда.

 Не одна я была такой горемыкой. Все жители Горок и окрестных деревень изматывались на проклятой узкоколейке, от которой теперь лишь фрагменты железного моста в Улле валяются. 

 Насыпь сохранилась. Бором поросла. Грибы растут. Но я, даже если редко и попадаю в то место, их не собираю – на людской крови ведь рост набирают. Да и не посещаю страшное место в последнее время – ноги не доносят в мои-то годы.

 Война – это ужас. Но победа мало облегчений принесла. Да, колхозные бригадиры не били, как немецкие надзиратели. Но за работу так же не платили, и была она почти не легче, чем на военной узкоколейке. Голод стал ещё больший. Держались лишь на дарах природы, к коим относили всякие более-менее съедобные листья, кору деревьев, траву. Колхозный урожай даже не покрывал доведенный государством план. А колхозникам полагалась сверхплановая прибыль.

 Тяжело жить и теперь. Но не до такой же степени, как в военное и послевоенное время. А нам, старикам, которые знавали его, нынешняя жизнь кажется манной небесной. Да, не всегда есть продукты, которых хотелось бы. Но ведь никто не знает чувства голода, если не задержится на лесной прогулке или на рыбалке. Да, молодёжь не всегда может достать модную одёжку, за которой гоняется по базарам. Но ведь в лохмотьях никто не ходит. Так что, жить можно в нынешнее время. Только вот некогда.

Записано в 1999 году.