Сведения о респонденте смотреть здесь.
Теперь в августе по лугу не пройти, к реке не подойти за вымахавшей дикой травой. Бурьян, крапива, борщевик и вообще непонятные двух-, а то и трёхметровые стволы травянистых трубчатых растений распускают огромные зонтики соцветий навстречу солнцу.
К речному руслу в конце лета можно подобраться лишь под мостом, где в постоянной тени трава не растёт. А ведь три десятка лет тому назад луга выглядели совсем по-иному: коровы подчистую вылизывали отаву, едва отросшую после массового и повсеместного первого или второго укоса. Речные пойменные луга были сродни футбольному полю – голые. Что же случилось с естественными травяными угодьями?
Ответ прост: люди отказались от коров. Раньше их в деревне насчитывалось в полтора раза больше, чем хозяйств. Одну бурёнку держали лишь немощные люди: старики, вдовы, инвалиды… У работящих сельчан в хлеву мычал коровий дуэт, а то и трио. Но встаёт встречный вопрос: люди вымерли и удрали из села пусть даже в большем количестве, чем остались, а коров исчезло 99 процентов - почему?
И на этот вопрос ответ также прост: сельчане поумнели. Поняли, что содержать корову при изобилии молокопродуктов в магазинах – себе дороже. Ведь последние десятилетия скотину держали больше по инерции, запущенной в голодные и безденежные послевоенные годы. Вкалывали на заготовке сена, отбывании пастьбы, круговороте навоза, не считая собственных трудовых затрат.
В прошлом или позапрошлом году районная газета привела интересную статистику: в Стаях с населением в девять сотен человек, чуть меньшей Черейщине, других больших деревнях района содержится по несколько коров – до десятка.
Колхозы раньше обкашивали луга и болота, запрещая выпасать на них коров. Сами гоняли колхозную скотину на пойменные низменности, чтобы не занимать плодородные земли травой-сеянкой. А позже стали выпасать бурёнок исключительно на культурных кормовых угодьях.
Это, так сказать, прелюдия к моему воспоминанию, в котором хочу рассказать, как раньше дорожили каждым клочком травы, ругались за него, поскольку всё вокруг захватил колхоз. Населению оставил лишь то, куда сам не дотянулся. Тем редким буеракам придумали меткое название – неудобицы. Неудобные, значит, места для массового использования. Поэтому забирай их, селянин. Приспосабливайся к несподручной эксплуатации их.
Ещё в 60-х годах хлеба жали серпами, а лён вырывали руками, называя этот процесс тереблением. Колхозникам отводили конкретные площади не по их желанию, а по разнорядке бригадира: хочешь, не хочешь, а свою долю убери. И хоть за работу не платили, а ставили трудодень в учётной тетрадке, все выходили на работу сообща не только из боязни бригадирской мести, а ещё из большой охоты завладеть травой под стернёй и на льнянище. Чем больше сожнёшь-натеребишь – тем больше скосишь сорняков для собственной коровы, тем меньше придётся шастать по болотным топям в поисках нетронутых косой кочек.
А когда жать и теребить стала техника, бригадир бегал по убранным полям с «козой», деля сорняки, которые не ухватила жатка или теребилка. Назывался этот процесс нарезанием прОцентов, обязательно с ударением на первом слоге второго слова. Чем послушнее колхозник, тем больше прОцентов получал. Позже лютым бригадирам, видимо, приказали быть более демократичными, и они стали делить весь клин на количество членов бригады, нумеруя каждый надел. Затем собирались все колхозные рабы и тащили из бригадирской шапки перетасованные фантики с указанием вожделённого номерка. Попалась тебе вымочка или выгоревший бугор – виноват не бригадир, а твоя планида. Так делили и луга после первого и второго колхозного укоса, кусты, берега рек, наиболее доступные болота.
Мне приходилось вместе с бабулей рвать лён, помогая зарабатывать сорняки нашей корове на пропитание. Чем больше трава заглушала лён, тем радостнее было бабуле – прибыль в собственной пуне будет значительнее. К слову: а вымолачивали семена из льняных головок по ночам на току с помощью электрического «эди», пропуская пучок растения между плотно подогнанными деревянными вальцами. До появления электричества «эдю» приводили в рабочее состояние тракторные валы отбора мощности. От такой механизации в каждой деревне была селянка с полностью отбитыми пальцами – «эдя» постарался.
Со смертью Сталина за воровство в колхозе перестали сажать, и оно процветало. Воровали в том числе и сено. Правда, не в открытую – всё равно ведь гоняли и штрафовали. Был такой случай. Жил в Полсвиже дед-ворюга по кличке Ладон. Однажды украл огромную пудовую корзину сена на ферме. А навстречу - председатель. Дед, издали заметив опасность, моментально сообразил развернуться в сторону фермы. Настигает его пред и спрашивает, зачем сено несёт на ферму. А тот отвечает:
- Ай, моя коровка его не ест, так пусть хотя бы колхозные съедят. Жалко ведь в подстил добро пускать.
Председатель после этого случая на весь район расхвастался, как он воспитал колхозников – сено не из фермы домой носят, а наоборот. До сего времени жива в совхозе «Лепельский» эта история.
Не буду рассказывать, насколько трудно было косить и сушить дикую траву на неудобицах – это всем известно. Каждый, кто пожил некоторую часть сознательной жизни в Советском Союзе, знает весь тернистый путь сена из болота в хлев.
Воспоминанием своим хочу лишь в целом показать, насколько главный коровий корм проблематично давался, и насколько ненужными стали урожайные былые сенокосы, ранее считавшиеся страшным дефицитом. Смешно услышать новому поколению, что за них ругались, спорили, дрались.
Записано в 2017 году.
![]() НРАВИТСЯ |
![]() СУПЕР |
![]() ХА-ХА |
![]() УХ ТЫ! |
![]() СОЧУВСТВУЮ |