518. СТРЕЛЯЛИ БЕШЕНЫХ ВОЛКОВ. Полонский Анатолий

Сведения об авторе смотреть здесь.

  - А-ту! А-ту! !А-ту!!! - кричала вся деревня.

 Была глубокая ночь. За стеной хаты выла вьюга. В распахнутую настежь дверь ворвался холод и ветер со снегом. Прикрыть её не успели — мама и бабушка спешили выскочить на крыльцо  и вместе со всей деревней закричать:

 - А-ту!

 Глухо сквозь метель прогремели выстрелы из охотничьего ружья, а может и винтовки. В послевоенную пору боевое оружие могло оставаться у сельчан. Стреляли вверх - в сплошную темноту деревенского неба, в снежные облака, во вьюгу. После выстрелов ещё сильнее залаяли осмелевшие от огневой поддержки собаки.

Так отгоняли  волков, что пришли в  Заболотье пышнянское. Сколько их было в ту и следующие вьюжные ночи – никто не знает. Вьюга заметала  следы.

 Утром я, совсем малец, вслушивался в разговоры старших. Кажется, в эту ночь волков отогнали, и им не удалось прихватить с собой даже зазевавшейся деревенской собаки.

 Конечно же, «толокой» пугали и отгоняли волков не только ради собак. В послевоенной деревне постепенно обзавелись домашней скотинкой. Помню, спустя многие годы мама вспоминала:

 - Нам, как прогнали немцев, кто-то коровку бесплатно дал. А ту мы потеряли во время блокады…

 Другие обзавелись козами. У кого-то в хлевке была и хрюшка. Это бесценное богатство для нищей послевоенной деревни находилось в хлипких хлевах. Волки вполне могли и подкоп сделать, и через низенькую, покрытую соломой стреху залезть в хлев. Так говорили. И судя по разговорам, в послевоенные годы волков было много. А вокруг деревни Заболотье – с одной стороны Дурное болото (это географическое название),  а с другой – Глинское: так называли густой смешанный лес. Там, кстати, копали глину для  самодельных кирпичей, из которых складывали в хатах печи.

 Волков чаще всего опасались зимой. Вот на снимке кусочек   деревни со двора моей хаты. Зимы стояли снежные, и Заболотье было отрезано от других деревень. Всё вокруг накрывали сугробы.

 В правом углу снимка выглядывает кусочек Глинского леса. Две соседние хаты. У одной видны стожки заготовленного сена на зиму для коровки. И стожки сложены прямо возле дома – поближе к хлеву. Сплошь заметенная снегом улица. Самодельный плот-заборчик. Сосед, как видим, еще не успел его доделать, и привезенные жерди дожидаются весны.

 А пока деревне надо перезимовать. Прокормить до весны коровок и коз, парсючка, если есть, курочек. Прокормиться и самим.

 Радиоточек пока нет. Электричества – тоже. Освещение в зимние вечера – это и коптилки, и небольшие керосиновые лампы со стеклом «семеркой». Реже была лампа, которая покрупнее – со стеклом «десяткой».

 На всю деревню у кого-то был один электрический фонарик. Все сельчане дружно писали письма своим знакомым и родне в большие и малые города: разыщите  и купите батарейки – пришлите почтой. Почтальон приходил без батареек: в СССР они были в большом дефиците. Фонарик брали те, у которых корова должна была    телиться. В тесноте и темноте хлева тяжело было помогать корове принести приплод - здорового бычка или тёлочку. А телились коровы чаще всего ночью.

 Печи «топили» дровами – главным образом «олешником» – ольхой из Дурного болота. Эти дрова были тогда совершенно бесплатными.

 Так что в Дурном болоте накануне зимы постоянно «раздавался  топор дровосеков». Деревня заготавливала дрова. И поэтому   волчьих логовов на Дурном болоте, может, и не было. Все-таки, не совсем глухое место…

 Между тем, волки представляли собой гораздо большую опасность, чем думали тогда сельчане.

 Далеко ли от нашей Лепельщины Миорский район? Нет, совсем недалеко. По-прямой – через леса и болота может чуть больше за сотню километров. Для волка или волчьей стаи, например, это дорога займет не более двух суток.

 Но есть напасть, которая бежит гораздо быстрее – это бешенство животных. Так вот в середине 50-десятых годов в Миорском районе был обнаружен очаг этой болезни: опасной для всех теплокровных животных и человека. Передается через укус и тяжело поражает центральную нервную систему. До 19-го века бешенство было неизлечимой болезнью. Его вирус поражал центральную нервную систему, и человек медленно и мучительно приближался к смерти, которая наступала от паралича дыхательных путей.

 В неблагополучных регионах проводят ежегодную профилактическую вакцинацию собак, регулируют численность лисиц, волков, шакалов, енотовидных собак, снижая плотность их популяций до уровня, при котором прекращается распространение болезни. Проводят профилактическую вакцинацию крупного рогатого скота согласно инструкции. В случаях вспышки бешенства населенные пункты, пастбища объявляют неблагополучными и проводят комплекс мероприятий, узаконенных в соответствующей инструкции. Привитых животных содержат в строгой изоляции в течение 60 дней после прививок. Ограничение снимают через два месяца после последнего случая заболевания.

 Это делается теперь. А в послевоенное время не всегда  руки доходили. Да и отечественных профилактических средств было тогда весьма и весьма недостаточно. Было мало и нужных лекарств.

 «Битва в Миорах» - полвека назад была издана такая книжка. В ней рассказывается о событиях 1957 года. Её автор - Александр Лин.

 В те годы в СССР появился только что созданный препарат для лечения бешенства – гамма-глобулин. Вот информация из Интернета, судя по всему отрывки из книжки:

 «Вскоре после войны в Миорском районе от бешенства погибло 150 человек. Тогда болезнь эту лечить еще не умели, но всего через несколько лет ситуация радикально изменилась.

 – Как сейчас помню, это было шестого октября 1957-го года, – рассказывал мне впоследствии Леонид Гаврилович Болтуций. – Рабочий день давно кончился, но мы засиживаемся чуть не до ночи. Вдруг слышу голос Селимова. Мидат Абдурахманович зовет меня к себе.(М.А. Селимов в те годы - ведущий рабиолог страны, эксперт ВОЗ по профилактике и лечению бешенства в СССР, профессор, автор  отечественного антирабического гамма-глобулина). Ему только что позвонил дежурный по Министерству здравоохранения и сообщил, что в Белоруссии, в районе Миор, обнаружен крупный очаг заражения бешенством. Есть тяжело пострадавшие. Подробности пока неизвестны.

 Мы тут же решили, что мне следует выехать на место происшествия. Вскоре я уже был на Внуковском аэродроме. Самолетов нет. Диспетчер разводит руками: «Рад бы помочь, да не знаю как!»

 Тогда я кладу на его стол ампулы с гамма-глобулином и говорю: «Видишь эту штуку? Она защищает от бешенства. Это новый препарат. Наш, советский. Во всем мире такого нет. Но если я опоздаю, люди погибнут...»

 Минут через сорок я уже сидел на каких-то ящиках в грузовом самолете. Ночью был в Минске, утром – в Молодечно, а тут все дороги размыты осенней непогодой, ни проехать, ни пройти. Молодеченский обком партии (тогда была Молодеченская область) дает мне машину высокой проходимости и людей, вооруженных топорами, лопатами, на случай, если мы застрянем. В Миоры я добрался только во второй половине дня. Часа два ушло на выяснение обстановки. После этого районный комитет партии созвал коммунистов. Решено было создать оперативный штаб и объявить район на особом положении. Вы извините, что я рассказываю так подробно. И, наверное, это совсем не интересно?

 – Нет, рассказывайте, – прошу я.

 – Утром у нас уже была прямая радиосвязь с Минском и Москвой. Я попросил Москву выслать мне еще гамма-глобулина, а с Минском договорился, что они пришлют опытного хирурга и оборудование полевой операционной. Теперь в распоряжении нашего штаба был отряд санитарной авиации и вездеходы. Всех пострадавших мы решили собрать в одно место и создать здесь, в Миорах, особый госпиталь. «Битва в Миорах», как впоследствии ее называли рабиологи, началась на исходе дня 5 октября 1957 года.

 Соблюдая законы врачебной тайны, главных действующих лиц этой трагедии я буду называть вымышленными именами. Первым из них был шестидесятисемилетний колхозник с хутора Воронки Кузьма Ильич Петровский. Он увидел, как матерый волк набросился на корову, и пошел душить зверя голыми руками. Что было дальше – он не помнит. Его нашли на земле лежащим без сознания. Волк содрал с него скальп. Лицо, шея и руки были покрыты ранами.

 Колхозница Марфа Анисова тоже не может рассказать, как это произошло. Она копала картошку. Волк напал на нее сзади, пробил череп, прокусил шею.

 Еще через несколько минут бешеный зверь был уже на соседнем хуторе и сбил с ног Анну Доронькину. Женщина подняла крик. Подбежали люди. Волк бросил свою жертву и ушел в лес. Всю ночь он бежал в сторону Западной Двины, описывая огромную дугу, и очутился на территории Глинского сельсовета.

 Болтуций был уже на пути в Миоры, когда здесь полыхали последние вспышки этой трагедии, Размеры бедствия поразили и потрясли его. Обстановка требовала немедленных действий. По маршруту волка прошли медики, ветеринары. Жители были опрошены и осмотрены. Весь домашний скот со следами свежих ран направлялся в особый карантин, часть скота пришлось немедленно забить. Дворовые собаки были посажены на привязь, а бездомные подлежали немедленному уничтожению. Отряды охотников произвели отстрел бездомных животных в селах и на хуторах, а затем отстреляли в лесу диких зверей. Из Минска шло оборудование, материалы и все необходимое для черепных и пластических операций. Своеобразный госпиталь в Миорах удалось развернуть меньше чем за двое суток. В него свезли всех пострадавших. Население знало, что побывавших в зубах у бешеного волка редко удается спасти от гибели. Около больницы собрались родственники пострадавших. Они пришли проститься с теми, кого считали обреченными.

 Леонид Гаврилович не пустил их к больным. Он дал честное слово, что ни один из пострадавших не погибнет от бешенства.

 – Сам не знаю, как это у меня получилось, – вспоминал он. – Вышел я на крыльцо, передо мной толпа – мужчины, и женщины, дети. Люди плачут, становятся на колени, протягивают руки и что-то говорят. Слов не слышно, все заглушили рыдания. Я понимаю, что должен что-то сказать, и знаю – простым словам не поверят. Подумают – утешаю. И тогда я дал честное слово врача.

 Леонид Гаврилович выдвинул ящик письменного стола, он был полон писем.

 – Это все оттуда, из Миор. Благодарят нас, медиков, за то, что сдержали слово».

 Книжка эта вышла спустя десять лет после «битвы с бешенством», малым тиражом. Все это говорит о том, что тогдашняя цензура не спешила давать разрешение на тираж. Многое в стране  засекречивалось. Но «Битва в Миорах» коснулись и нашей деревни. Вспоминаю – в ту осень в окрестных лесах проводили облавы на волков, охотники отстреливали носителей вируса бешенства. Приезжади они и в нашу деревню. Надо думать, попутно отстреливали по этой же причине и других диких животных. В Заболотье чаще стал появляться колхозный ветеринарный врач. Его фамилия, кажется, Соломахо. В лесу, в Глинском лесу сразу за деревней, выкопали ямы и устроили скотомогильник.

 Туда свозили павших коров и телят – крупнорогатый скот.  Причиной смерти, конечно, могли быть и другие болезни. Скотомогильник в Глинском лесу существовал несколько лет.

Горе, беда, трагедии, связанные с бешенством в Миорском районе, моё Заболотье, кажется, миновали. У сельчан остались их личные коровки, их личные козы. И, кажется, никто из земляков тогда не заболел страшной болезнью.

 А волки? Кажется, ко времени наших школьных лет волков осталось мало – их перебили в облавах. Помнится, для «полной зачистки» от серых хищников были назначены весьма крупные по тем временам премии: что-то за голову волка платили чуть ли не ползарплаты тогдашнего инженера. Сдал шкуру – получай.

 …Мне лично так и не пришлось увидеть серого хищника днём, и даже ночью никогда не встречались в темноте злобные зеленоватые огоньки его глаз.

 Написано в 2017 году.