533. ДЕТСКОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В ОККУПАЦИИ. Рисак Иван

Сведения об авторе смотреть здесь.

 После опубликования моего воспоминания о Доме советов, взорванном в конце войны, нашлась в советском духе воспитанная читательница, которая прокомментировала моё занятие торговлей в военные годы так: «А вот по рассказам моего дедушки, другие пацаны, ровесники Ивана, в немецкую школу не ходили. И барышей не подсчитывали, а помогали партизанам, что бы эту шваль фашистскую шваль поскорее вымести с родной земли». Не понимаю, как 10-летние городские дети могли помогать партизанам, которых никто в глаза не видел, а все слышали лишь ужасные страшилки о чинимых ими зверствах. А как же пионеры-герои, на подвигах которых воспитывались советские школьники? Простите, а тех павликовморозовых кто-нибудь видел? А вот я лично был свидетелем занятий нашенских пионеров в оккупированном Лепеле. Слушайте же. 

 С приходом немцев в городе перестала существовать государственная торговля. Работало только пара магазинчиков, где выдавали хлеб на карточки. И все. Купить что-либо или продать можно было только на базаре. Сначала продолжал работу новый рынок на пересечении улиц Буденного и Данукалова. Перед самой войной здесь построили большой торговый павильон, по торцам которого было два этажа. На втором этаже от улицы Буденного работала чайная. Стоял большой самовар, столики были покрыты скатертями. Официантка разносила чай посетителям. Довелось и мне выпить стакан чая с французской булочкой. С приходом в Лепель Русской освободительной народной армии Каминского рынок перешел на старое место – к озеру. Его так и называли – Старый базар. Сегодня здесь городской парк культуры и отдыха.

 На Старом базаре я освоил азы торговли. Как-то познакомился с сыном Волосовичского старосты Дубины. Они тогда уже жили в Лепеле. Парень был хороший. Он и посоветовал мне зарабатывать деньги вместе с ним торговлей дефицитными товарами. Это и спички, и сигареты, и конфеты «Бом-бом» трубочкой, и иголки, и другие товары первого спроса. У нового моего знакомого (имя его я не помню) был ящик со стеклянной крышкой. Такой же, только поменьше, сделали и мне. Товар клали на дно, а сверху закрывали его стеклянной крышкой. Всем было видно, что продается, а взять в руки вещь можно было только с разрешения продавца.

 За товаром шли не на базу, а к немцам. Идёшь по городу с деньгами в кармане, а иногда - и с яичками в руках. Видишь: шагает один или два немца. Спрашиваешь по-немецки:

 - Пан, чего есть продажного?

 Один разведет руками: значит, нет ничего. А другой покажет что-нибудь. Если недорого - купишь.

 Были разные случаи: и хорошие и плохие. В доме Панова, бывшего секретаря райкома партии, на улице Максима Горького, жили немцы. Я подошел к окну, где сидел один из них, спросил по форме. Он согласился обменять спички на яички. Правда, хотел за коробок спичек – одно яйцо. Пришлось торговаться, договорились так: За три коробки спичек – два яйца. Я ходил к нему недели три, пока не выносил все его запасы.
  Второй раз встретил немца, спросил его по-немецки о товаре, а он мне на русском языке предложил продать некоторые вещи. Я согласился, и мы пошли в типографию. Поднялись на второй этаж, вошли в комнату, ту, что справа. Там стояли две кровати и шкаф. Немец открыл шкаф и достал черную юбку и два полотенца. Из-под кровати вытянул чемодан и достал оттуда пять колод игральных карт.

 - Продашь это? — спросил он.

 - Продам! — ответил я.

 Договорились о цене. Я понимал, что такой товар не валяется на улице, да и цена заниженная. Сначала понес домой, думал, может мать возьмет. Но мать наотрез отказалась покупать эти вещи, не зная, откуда они появились у мужчины. Пошел к соседке. Та, не раздумывая, взяла юбку с полотенцами. Здесь я заработал 50 марок. Карты понес на рынок и продал своему приятелю Дубине по 10 марок за колоду, больше договорной цены на две марки. Выручку отнес работодателю, за что получил 10 марок и был накормлен супом и хлебом. На второй день на продажу были только одни карты. А когда я пришел через два дня, то «моего немца» уже не было. Заработок кончился. И так случалось не один раз. 
 Много товаров привозили шоферы автоколонны, которые доставляли грузы на фронт. Лепель для них был местом отдыха. Здесь они могли спокойно передохнуть, так как гарнизон был крепким. Правда, около города шалили партизаны: то мину подложат, то Екатерининские березы свалят на дорогу, то телефонные столбы спилят. Но эти все несчастья были в пути. А здесь, в городе, работали два ресторана, в кинотеатре шли немецкие фильмы, было где спокойно отдохнуть и выспаться. Однако на всё нужны были марки, вот и везли кое-что на продажу. Стоило только появиться машинам, как набегали со всех сторон торгаши, и шла бойкая торговля. Был случай, когда немец вместо сахарина продал партию аспирина. По своей форме упаковка мало чем отличалась от сахариновой. Тут же «сахарин» разложили по ящикам и начали продавать. Среди покупателей нашелся человек, который правильно прочитал название содержимого коробочки. Он даже взял в рот одну таблетку, чтобы доказать обман. Торгаши всполошились и побежали обратно к машинам за возвратом денег. Немец не спорил, отдал деньги, говоря, что он и продавал лекарство. Однако быстро завел машину и уехал с этого места.
 Был случай, когда меня тоже обманул один немец. Показал мне коробку сигарет, отвел за угол, взял деньги, а сигареты положил к себе в карман и пошел восвояси. 
 Много продавали табака собственного производства. Мы тоже выращивали табак, а готовое изделие продавал я. Хороший крепкий табак шёл бойко. Но не у всех были деньги. Такие только пробовали, идя от мешка к мешку, чтобы накуриться за так. 
 В базарный день было даже весело, народа собиралось много. Приходил и "пан" Бузыцкий со своей скрипкой, садился на видном месте, клал шапку и начинал играть и петь народные песни и песни своего сочинения про партизан. Особенно эта песня нравилась, и ее всегда просили петь. Бывало, за день он повторял ее несколько раз. Песня незамысловатая, но, к сожалению, запомнил только начало: «Партизаны-лодыри всё по лесу бродили, до деревни добрались – по амбарам поплелись». Песня была длинная. От удовольствия люди покатывались со смеху и бросали в шапку червонцы. 
 Всё было нормально, пока ранней весной 1944 года около обеда не понаехали немцы, РОНАвцы и полицаи, и в один миг окружили рынок. Облава! Всем было приказано идти через немецкий контроль. Народ двинулся, с ним и я. Среди немцев был мальчик Сеня, тот, с которым я познакомился в крольчатнике Веселовского детдома. Теперь он работал у немцев переводчиком. Носил сшитую по его размеру зеленую форму и ботинки по ноге с подковками на носках и каблуках. Толстая кожаная подошва была подбита гвоздями с утолщенными шляпками, точно так, как у всех немцев. Способного к языкам хлопца немцы заметили и сделали из него независимого переводчика. Он переводил так, как говорили, не изменяя смысла. До этого случая мы виделись с ним, но говорить не приходилось, так как рядом с ним всегда был немец. Только кивки головами показывали, что мы знакомы. 
 Когда подошла моя очередь, то меня на контроле не выпустили, а показали идти в сторону, где уже стояло несколько мальчишек.

 - И тебя арестовали? – спросил один из них. — Чего они хотят от нас?.

 Слово «арест» навело на меня ужас. Это значит, что больше я не увижу мамы, брата и не вернусь в родной дом. Жалость к самому себе вызвала слезы, и я сильно заплакал. Сквозь слезы просил отпустить меня, так как я ничего плохого не сделал немцам. Плакал я долго и навзрыд. Не заметить этого было нельзя. Старший по чину обратился к Сене, что-то они переговорили между собой, и начальник послал полицейского выпустить меня. Я схватил свой сундучок, поклонился начальнику и побежал домой, не различая дороги. 
 Про всё, что со мной случилось, рассказал маме. Она меня успокаивала, прижимала к себе и говорила.

 - Давай, помолимся Богу за то, что ты вернулся домой.

 После этого случая я часто подскакивал по ночам и кричал. Заметив это, мать однажды утром отвела меня в горенку, очертила круг мелом так, что я оказался в его центре, и начала над головой моей шептать молитвы, заговаривая от испуга. 
 Что сталось с остальными людьми, я так никогда и не узнал. А моя карьера торгаша после этой злополучной облавы закончилась на многие годы.
 Сеню я видел и слышал еще один раз на ступеньках немецкой фельдкамендатуры, в которой до оккупации был Дом советов. Перед ступеньками толпился народ, а сверху через переводчика-Сеню что-то говорил комендант. Вероятно, пропагандистское, так как это не прижилось в моей памяти.

Записано в 2018 году.