698. ЕЩЁ ОДНО ПОСЛЕДНЕЕ СКАЗАНЬЕ... Рисак Иван

 Сведения об авторе смотреть здесь.

 Годы моей жизни неустанно бегут к концу. Кажется, все органы моего тела уже переболели. Ан нет, взять хотя бы пищеварительный тракт: с одной стороны - язва луковицы двенадцатиперстной кишки, с другой - сам желудок-самоед стал гастритным.

 Так нет же, этого оказалось мало. Весной, на 82-м году жизни, установилась постоянная боль в правой стороне живота. Просмотр ФГС показал рак желудка, анализы биопсии подтвердили диагноз. В отчаянии, но, не теряя времени, с женой Анной собрались ехать в онкологическую поликлинику.

  Взяли направление участкового врача, собрали сумку на всякий случай, если положат на койку. В моём воображении - онкобольного сразу возьмутся лечить. Оказалось совсем не так. Ни в какую больницу меня не взяли, а врач онкодиспансера, написав целый список анализов и обследований, направила меня в поликлинику по месту жительства.

 Не все исследования делали бесплатно. Например, анализ крови на маркер рака желудка – платный. Кстати, он оказался отрицательным. “Это потому, что за деньги”, – подумал я, немного повеселев.

 По прошествии полумесяца, в назначенный день снова с сумкой предметов первой необходимости и едой, в надежде, что сейчас-то уж точно положат, явились в поликлинику. Приём вёл на этот раз сам заведующий хирургическим отделением. Посмотрел мою историю болезни, пробежал глазами по результатам анализов и как бы про себя, но достаточно громко, чтобы мы с женой услышали, сказал не то вопросительно, не то утвердительно:

 — Операбельный. Операцию будем делать. Согласен?

 — Согласен, - посмотрев на жену, ответил я.

 Тут же получил направление на 5 мая, после праздников.

 В назначенный день, когда мы с женой пришли, оказалось, нет мест. Может на самом деле, а может потому не приняли, что впереди был еще День Победы. В новый назначенный день, теперь 11 мая, явились снова вдвоём, при этом я был дома уже подготовлен к операции. Приехали рано утром, а в приёмном покое толпится народ. Оказывается, всем выдали направления на первый послепраздничный день. Моя очередь подойдёт только после обеда.

 Медицинская сестра, взяв направление, повела нас по раковому корпусу на третий этаж, в палату N14. В палате на четыре человека одно место было свободным, я его и занял. Отопительный сезон кончился, но в палате было жарко от светившего в окно солнца, хорошо ещё, что оно бывает здесь только ближе к вечеру. Уложила меня Аннушка в кровать, помахала ручкой на прощание и ушла домой. Шла одна, без меня, с грустными мыслями в голове, которые, обгоняя её, были одна страшнее другой.

 Перед ужином позвали меня в ординаторскую к хирургу. Сел рядом у стола и жду, что он скажет, а он сразу к делу:

 — Операцию делать буду я, вот здесь и здесь распишись, - сказал врач.

 Расписался. На сердце стало как-то тоскливо, и я потихоньку поплёлся в палату. Мои однопалатники все на месте. Сказал про завтрашнюю операцию, но они почему-то никак не отреагировали. Не понимаю, хорошо это или плохо. Звоню жене. Спешу обрадовать её завтрашней операцией, а она почему-то тоже скисла, молчит, наверное, думает, как ответить. Наконец произнесла:

 — Не волнуйся, Ваня, всё будет хорошо.

 — Я совсем не волнуюсь и так же думаю, - ответил я, - будем надеяться на Бога.

 Спать, как положено, лёг натощак. Долго, ворочаясь с боку на бок, думал про болезнь. Как это она меня настигла, ведь говорили же, что кто переболел туберкулёзом, того рак не берёт? Выходит неправда, враки.

 Первый раз слово «рак» узнал от старого лепельчанина ещё до войны. Как-то мы с Петей шли по Пушкинской улице, а перед нами переходил дорогу старичок Закревский. Увидев нас, попросил помочь ему поднести вёсла и ведёрко с черпаком. Мы с охотой взялись за это дело. По пути к лодке, которая стояла на реке Улле, он посетовал, что старым стал, работать ему тяжело, а тут ещё рак в животе донимает.

 — Как это рак залез к вам в живот, дедушка? - спросил Петя.

 — Давно это было, пил я из реки воду, а рачок маленький такой был, что я и не заметил, как он вместе с водой шмыгнул в живот, там и вырос в большого рака. Урок вам дети: смотреть надо, когда пьёте сырую воду.

 Осталась эта невесёлая шутка со мной по сей день.

 А в этом раковом корпусе бывал я неоднократно. Здесь лечились мои родные и знакомые, правда, не все вышли отсюда здоровыми. А теперь и сам жду операции. Только вот поможет она или нет, одному Богу известно.

 Был такой случай, когда знакомой нашей, Нине, женщине уже на пенсии, предложили, как и мне, оперировать желудок. Побоялась, объяснив это тем, что хочет умереть со всеми органами, как мать родила. Разговор был весной, а поздней осенью умерла. Нет, раз уж согласился на операцию, решение это менять не буду, поздно.

 Полнолуние. 12 мая. Вторник. В раковом корпусе операционный день. Операции делают одновременно на четырёх столах. Операция у меня считается тяжёлой. С утра пораньше в палату пришла анестезиолог, поговорила со мной о моих болезнях, спросила, делали ли мне раньше операции, как переношу антибиотики, на что аллергия, если есть.

 Ответил ей, что операция под наркозом была больше 50 лет назад, когда делали прижигание спаек на легком, аллергии нет, антибиотики переношу нормально. Врач вопросов больше не задавала, грустными глазами посмотрела на меня, молча поднялась и ушла. Я же подумал: молодая, статная, красивая, и от неё в немалой степени зависит, проснусь я или нет. Год назад сват мой, Владимир Иванович, с почками лёг на операционный стол и не проснулся. Здесь всего можно ожидать.

 Приход Анны раньше обычного перебил мои мысли. Смотрю на неё и замечаю, что она сегодня какая-то усталая и смотрит на меня печальными глазами. Наверное, Анна поняла это и стала говорить, что ночью плохо спала, что вечером звонил сын наш, Николай, обещал приехать 14 мая.

 Время в ожидании течёт медленно, но когда стрелки часов показали ровно 10, створки дверей палаты распахнулись, и медсестры вкатили каталку. Не ожидая приглашения, я быстро вскочил на неё, посмотрел на стоящую у кровати жену и увидел, что она, заплакав, прикрывая левой рукой лицо, правой машет мне: до свидания, мол. В ответ я тоже, улыбаясь, помахал ей. Тут сёстры, прикрыв меня простынёй, в темпе покатили в операционную.

 Моя телега быстро пробежала коридор и остановилась в предоперационной комнате. Я сбросил нательную одежду, снял вставные челюсти и всё это тут же передал жене, которая оказалась стоящей недалеко от меня. Снова открылись двери, и я, словно сквозь шлюзы, вплыл в операционный зал. Здесь было очень светло. За меня взялись хирург и операционная сестра, я вмиг оказался на столе. Последнее, что увидел, так это чьи-то руки с блестящим колпаком над моей головой. “Это наркоз”, - подумал я. И отключился...

 По рассказу жены я был 3,5 часа в операционной, а она терпеливо ждала, когда меня вывезут оттуда. Когда же вывезли, я был неузнаваем. По словам Анны, на мне не было лица, свидетельством, что живой, были резиновые трубки, торчащие по бокам, в носу и по рукам. Моим пристанищем сначала стала восстановительная палата. Когда и как проснулся, не помню, как привезли обратно в свою палату - тоже. Первое ощущение жизни произошло в палате, когда я в полудрёме нащупал на животе бандаж, открыл глаза и увидел белый потолок. Это означало, что я жив.

 Утром, как обычно, пришла Анна, села рядом и не знает с чего начать: человек весь в трубках, как к нему подступиться. Все трубки жизненно важны, а как иначе, две по бокам - для оттока сукровицы, две к венам - подают питание и лекарство, и одна -  через нос будет поставлять, когда придёт время, жидкое питание прямо в желудок. Говорить не могу - рот забит сухой коркой крови, язык похож больше на кусок резиновой подошвы. На счастье, зашёл хирург посмотреть на дело рук своих. Спросил у меня:

 — Как самочувствие?

 — Хорошо, - вместо слов кивнул головой.

 — Пить не давайте, можно только смочить рот, – это уже жене дал указания.

 — А вымыть рот можно? – спросила.

 — Можно, но осторожно, чтобы не попала вода внутрь.

 Анна взяла вату, намотала её на чайную ложку и стала разгребать завалы рта. Работа не из приятных ни мне, ни жене, однако рот был приведен в порядок. Теперь можно было дышать и языком шевелить. Кушать не хотелось, питание поступало из капельницы в вену, и я стал дремать. Жене больше делать было нечего - сидеть и смотреть, как я сплю, нет надобности. Собрала сумку и направилась к выходу. Мне напомнила, что договорилась с дочкой Юлией - придёт сюда вечером.

 — Жди её. Я пошла.

 К приходу Юлии я не спал и даже не дремал, но лежать в одном положении на спине было неудобно, так как тюфяк, мне казалось, прогибается и не даёт расправить культю желудка и кишки. Вечером сказал Юлии, что плохо спать на кровати, поскольку я всё время на грани падения. По моей жалобе Юлия развернула активную деятельность: попросила у сестры хозяйки одеяло, свернула из него скрутку и расстелила вдоль кровати, закрепив бинтами концы за обе спинки.

 — Теперь, папочка, можешь не бояться и спать спокойно,- сказала Юлия и стала собираться домой.

 — Ладно, доча, иди, и я, может, усну, - ответил, хотя, по правде говоря, спать ещё не хотелось.

 Перед самым отбоем пришла медсестра и стала предлагать на сон грядущий обезболивающий укол. Боли нет, но подумалось: вот проснусь ночью и не смогу заснуть снова. Потому сказал:

 — Что-нибудь из снотворных мне бы, - и добавил: - хорошо бы феназепам.

 То, что он у меня есть, промолчал: пусть даст больничный. Она и дала целую таблетку да ещё по щедроте души своей сделала обезболивающий укол. При таком вспоможении, казалось мне, спать буду как американский сурок в затяжную зиму. Медсестра ушла, и мои соседи по палате стали по одному засыпать. Я же долго не мог отключиться, хотя предварительно выпил целую таблетку феназепама, но сна как не было ни в одном глазу, так и нет. Добавил из своего запаса полтаблетки и в скором времени попал в объятия морфея.

 Мозг в моей голове, однако, не заснул до конца, а продолжил работать, но уже в двух мирах: реальном и виртуальном, с предпочтением второму. Мысль о плохом положении оперированного желудка не исчезла. Наоборот, стала стремиться воплотиться в реальность. Но тут сознание перешло в виртуальный мир, и я взялся в каком-то забытьи делать недозволенное.

 Начал с того, что стал подниматься с кровати, но тут мне показалось, что мешают трубки. Ну, раз мешают, значит надо их снять, и я выдёргиваю сначала правую, перехожу к левой, но та не поддаётся, бросаю её и тяну трубку из носа, вытянул.

 Стал у кровати на ноги, взял в левую руку мешочек с сукровицей, чтобы не волочился по полу, а в правую - одеяло для тепла, и двинулся к дверям. Иду потихоньку, чтобы никто не проснулся, открываю створки. В коридоре - слабый свет, прохожу мимо места дежурной сестры. Её нет. Казалось бы, стели одеяло и спи. Но тут приходит мысль, что больные могут ходить в туалет, и разбудят - плохо.

 Иду дальше по коридору до дверей слева, на лестничную клетку. Толкаю их и оказываюсь на ярко освящённой лестничной площадке. Здесь чудеса, да и только. Стена у лестничного марша задрапирована белым полотном с рядами сверху вниз ярких алых роз. Ступеньки лестницы и резные столбики, на которых лежат перила из белого мрамора, сами перила покрыты плёнкой под цвет слоновой кости.

 Сел на пол, готовясь лечь. Но холод не дал этого сделать. Пришлось подняться на ноги и спуститься вниз, на второй этаж. За дверьми послышалась музыка: «Летка-енька». Открываю двери, и передо мной во всей красе стоит новогодняя ёлка, ярко украшенная блестящими игрушками с горящими свечами на лапках, как было давным-давно, в моём детстве. Вокруг ёлки танцуют в основном пожилые женщины в цветастых платьях. Многие из них -  приятельницы моей давно умершей мамы.

 Пока никто не обратил на меня внимания, я тихонько прикрыл дверь и спустился на первый этаж. Тут было почему-то совсем темно. Прошел коридором одни, вторые двери, третьи открыл. Но помещение оказалось забито хламом. Вернулся назад, открыл первую дверь, пошёл посмотреть, куда путь ведёт.

 Вдали слева, как бы в нише, горели дрова в какой-то печурке. Отблески пламени бликами освещали стены и какого-то человека, сидящего рядом. Я вздрогнул, но не вышел из транса и стал смотреть, как выбраться отсюда. Оказалось, что если идти прямо мимо человека, то впереди наружные двери, которые заперты на задвижку. Подойдя к дверям, бросил одеяло и двумя руками стал выдвигать задвижку. Она оказалась неподатливой и сильно скрипела так, что звук услышал человек. Раздался его голос:

 — Ты куда лезешь, зачем открываешь двери?

 — Хочу выйти отсюда. А тебе какое дело?

 — Ну-ка брось открывать. Я здесь хозяин!

 Не обращая на него внимания, продолжаю свое дело. Опять доносится его голос:

 — Ты куда идёшь?

 — Домой, – отвечаю.

 — А где твой дом?

 — Пушкинский переулок, девять.

 Это я назвал адрес родительского дома на родине, в городе Лепеле Витебской области.

 — Понятно. Выходи в коридор, я помогу тебе в этом деле. Сейчас позову девчат, и они отведут тебя домой.

 Я вышел в большой коридор, стал у стенки и стою, жду того, кто подойдёт. Первым подошёл мужчина из комнаты с камином и сказал:

 — Уже идут.

 Я промолчал, но тут на самом деле подошли две незнакомые молодые особы, молча, взяли меня под руки и повели по каким-то коридорам и лестницам. Я, не сопротивляясь, следую туда, куда они идут.

 — А ты знаешь, где мы находимся? - вдруг спросила одна из сопровождающих.

 — Нет, - ответил я.

 Тогда вторая сопровождающая спросила, указывая рукой на дверь с номером «14», к которой мы подошли:

 — А это ты знаешь?

 Я посмотрел и удивлённо ответил:

 — Знаю, конечно, это же моя палата.

 — Да, верно. Хорошо, что ещё свою палату узнал.

 Мы вошли внутрь. При закрытых шторами окнах в палате было темно. Мои провожатые посадили меня на кровать, и я, зажмурив глаза, отвалился на спину. Тут же провожатые спокойно вышли, прикрыв за собою двери. Темнота мне теперь претила, я открыл глаза и дёрнул за угол штору, которая вмиг опустилась ко мне в кровать. Прилив света вывел меня из виртуального мира. Я совсем проснулся, и стал вспоминать, что со мной происходило. Зачем сорвал штору? И как её повесить снова?

 На ловца и зверь бежит. Утром пришли ко мне жена с сыном Николаем. Он-то и повесил штору на место. Слава Богу, одна беда ушла из головы. Пока мои родные ходили к хирургу на беседу, я вспоминал, что со мной происходило ночью, когда бродил по раковому корпусу. И бродил ли вообще? Оказалось, что я на самом деле ходил и спустился даже на первый этаж, пытаясь открыть наружные двери. Помешал мне сделать это вахтёр, который сидел у телевизора, хотя мне казалось - у камина. Он то и позвонил на вахту дежурной сестре Вере, и та, взяв санитарку Ольгу, провела меня на место. Днём, при осмотре меня после ночных приключений, хирург, подёргивая оставшеюся левую трубочку, правильно установил её. Рядом стоящая хирургическая сестра спросила:

 — А с остальными двумя, что будем делать? Ставить?

 — Нет, не будем, - ответил врач, укрепляя лейкопластырем оставшуюся трубку и, хихикнув, добавил: - может, отправлю его в другую больничку.

 Так все десять дней до выписки и проходил я с одной трубкой. И ничего не случилось. Питался протёртой пищей без зонда, просто ртом. Шло хорошо. Вот только Феназепам больше не пью ни в какой дозе, боюсь.

 По необходимости освобождения места для вновь поступающего больного мне сняли трубку, она уже не кровоточила, и с еще неснятыми швами выписали домой. Какой привлекательной показалась мне стандартная советская коробка, в которой много лет прожил с Аннушкой!

 Через 10 дней пришлось ехать снимать швы, а через три месяца был на контрольном приёме у онколога. Осмотрев меня, она назначила следующий контрольный осмотр через три месяца - в ноябре 2014 года.

 Рак - давно известная болезнь, но широкое распространение получила после войны, когда началось производство и испытание ядерного оружия, строительство АЭС, подводных лодок на ядерном топливе.

 В Петрозаводске в 50-х годах ХХ столетия онкологическая больница занимала небольшое помещение в многоэтажном доме по улице Кирова, ныне там юношеская библиотека. В 60-е годы больница переехала на улицу Пирогова, в 3-х этажное здание с отдельным помещением радиологии. В начале второго тысячелетия появилось ещё одно пятиэтажное здание под поликлинику и гостиницу. Однако всё это не удовлетворяет потребность населения Карелии в оказании быстрой и эффективной помощи. Если в 70-е годы любому гражданину республики можно было пройти обследование на рак по желанию, то в 10-е годы второго тысячелетия это стало невозможным. Теперь на первичный приём требуется направление районной поликлиники, а на послеоперационное обследование - запись к врачу-онкологу за две недели.

2014.

 Ад Блукача ВАЛАЦУЖНАГА. Ивану Рисаку сделали операцию по удалению раковой опухоли желудка в мае 2014-го. В октябре того же года я проведал его в Петрозаводске. Рисаки встретили меня гостеприимно.

 Я любовался влюблёнными старичками. Анна оказалась приятной красивой женщиной. Иван чувствовал себя неплохо. На экскурсию увёз меня на троллейбусе в конец Петрозаводска, а оттуда многие километры повёл пешком к моему дебаркадеру-гостинице в озере Онего.

 Я устал больше Ивана, хотя младше него на два десятка лет. Много дней я навещал Рисаков в их петрозаводской квартире. Иван ещё тогда давал мне читать последнюю главу своей книги «Память о прошлом». Она не вошла в «лепельскую» часть интернет-издания, ссылка на которую предлагается читателям внизу сайта LEPEL.BY. Теперь вот автор предложил своё «Ещё одно последнее сказанье…» в мой блог.

 Часто вспоминаю наши "карельские" дни холодной осени 2014-го.

2019.