Мемуар 129. ВТОРЖЕНИЕ В ЗАПАДНУЮ БЕЛОРУССИЮ. Валацуга

Сведения об авторе смотреть здесь.

 На Лепельщине проживает много людей, которых жизнь связала с Западной Белоруссией в той или иной степени. Некоторые родились за местечком Пышно, где до 1939 года проходила граница между БССР и Польшей. Многие переселились в советский Лепель из бывших Крэсов Всходних. Навскидку знаю Илью Януша из деревни Галиново Дисненского повета Виленского воеводства, Марину Савченко из Докшиц… Как ни странно, и меня связала с Крэсами моя благоверная своим рождением в деревне Цна Лунинецкого района Пинской области.

 Сходу прошу прощения у истинных беларусов, что в начале повествования применяю советское название страны – Белоруссия. Они этого не любят, ведь правильно будет: Беларусь. Сразу извиняюсь, но этого требует время описываемых событий. Никто ж не говорит, что Гитлер потерпел сокрушительные поражения под Волгоградом и Санкт-Петербургом. В таких случаях исключительно все историки и обыватели применяют старые названия городов – Сталинград и Ленинград.

 Итак, моё вторжение в Западную Белоруссию или Крэсы Всходне началось 4 марта 1973 года во Дворце культуры Минского тракторного завода, где я пригласил на танец западэнку Наташу Видникевич, швею-мотористку швейной фабрики «Комсомолка». И повезла она меня в свои Крэсы. И прикипел я к ним на значительную часть своей жизни.

 Началось с проведывания новоявленной тёщи Евы Видникевич. Затем была свадьба. И потянулись отпуск за отпуском в Крэсах.

 Почему Крэсы? Если писать Западная, то надо обязательно применять старое название Белоруссия, на что у меня рука не поднимается. Потому пусть остаются Крэсы Всходне, что с польского переводится как Окраины Восточные – так поляки называли Западную Белоруссию и Западную Украину.

 В общем, моё вторжение в Крэсы растянулось на долгие лета. Лишь в начале нулевых годов я забрал больную тёщу к себе и стал посещать Полесье довольно редко. За десятки коротких и продолжительных посещений Лунинецкого края относительно совершенно узнал его историю и современную жизнь. В описании сего буду стараться придерживаться лишь темы, ограниченной заголовком мемуара.

 С первого приезда на Лунинеччину был шокирован размахом тамошних сельских поселений. Цна считалась малой деревней, поскольку имела чуть более 500 дворов, соседняя деревня Дребск с почтой и железнодорожной станцией – под 800, а центр сельсовета Кожан-Городок – около 1500. Территория мелиорированная, а потому абсолютно безлесная – степь да степь кругом, разумеется, распаханная. Деревянные хаты ни в какое сравнение не идут с нашими: в безлесном краю высокие, сложены на немецкий угол из обтёсанных брёвен. Даже старые и давно заброшенные строения выглядят довольно внушительно. Вот тёщина хата, построенная в конце 50-х годов и ставшая заброшкой в начале нулевых. Фото сделано в 2019-м.

 Уже в первой половине 70-х у них деревянные срубы не ставили. Вновь образованные семьи возводили жилища из небольших красных блоков. Города, а не деревни!

 Меня сразу приклеили погоняло - Лепелец. Заметьте – не лепельчанином стали звать, а, сами того не соображая, именно так, как именовали себя старые жители нашего района. Тем более что некоторым приходилось бывать в Лепеле и Витебской области. Короче, были знакомы с нашим краем. Поэтому и неоднократно задавали очень интересовавший их вопрос: почему у нас такое запустение в сельской местности, а у них, в сравнении, настоящее процветание. Я отвечал, не задумываясь и, как всегда считал, очень остроумно:

 - Вы сколько пожили при советской власти? Вот поживите с наше, и у вас будет то же самое.

 Как в сук влепил. С крахом СССР полесские Крэсы пришли в такое запустение, каким в наших деревнях в 70-х считалось процветание. Для конкретного подтверждения нашёл такой факт: в прежнем мясте (местечке), а нынешнем агрогородке Кожан-Городок население исчезало так: 1941 год – 3540 жителей, 1971 год – 2416 жителей, 2016 год – 1706 жителей.

 Я дружил с Наташиным дедом Григорием Семёновичем Ильичём (фамилия такая, а не отчество).

 О его возрасте могу судить лишь так: его дочь Ева, моя тёща, родилась в 1929 году, а её сестра Малаха ещё раньше. Значит, под властью Польши дед жил полностью самостоятельной жизнью. Вёл личное хозяйство в Цне. Много рассказывал о жизни под Польшей. Все рассказы заканчивались выводом, что под панами жилось лучше, чем при советах. Вот несколько примеров.

 Идём с дедом Гришкой через перекрёсток второстепенных грунтовых улиц. По центру пересечения большая лужа завалена огромной кучей обрезанных садовых сучьев. Дед указывает на неё рукой и говорит:

 - Поляки такого безобразия не допустили бы. Даже за единственный сук такой штраф влепили бы, что не только виноватый, но и вся деревня боялась бы хворостину для прогона коровы случайно обронить на улице. Да и лужи таковой попросту не было бы – гмина не допустила бы её образования.

 Гмина в Польше это как сельсовет в советской Беларуси.

 Идём дальше. Корова наваляла лепёшек вдоль улицы. Они засохли. И здесь дед вставляет пример из польских времён:

 - При Польше коровье говно не засохло бы. Хозяйка загнала бы скотину на выгон, возвратилась бы домой за лопатой, ведром и собрала бы испражнения любимой бурёнки. Двойную выгоду с того поимела бы: собственный огород удобрила бы и штраф от гмины не получила бы. Смотрели поляки за порядком всюду.

 Дед не был кулаком, иначе бы закончил жизнь в ГУЛаге после «освобождения» западных беларусов от польского ига. Но и не бедствовал. Имел собственного коня, что в СССР строго возбранялось. И вот однажды гмина объявляет конкурс на лучшую лошадку. Цель его такова: заинтересовать крестьян досматривать собственную тягловую силу, поскольку хороший конь сделает больше, оттого крестьянин обеспечит излишками сельхозпродукции горожан, лучше наевшись, те будут усерднее работать, что, несомненно, пойдёт на пользу стране. Умный замысел, только дурак может взяться его оспаривать.

 Не сказать, чтобы дед усерднее досматривал своего коняку специально для конкурса. Как всегда хорошо кормил его, лелеял, ну, может, чуть тщательнее вычесал перед подведением итогов. И надо же такому случиться, что мерин деда Гришки занял первое место. Такую премию крестьянину отвалили, что мог год, не работая, жить безбедно с семьёй.

 - А потом пришли красные, - подытожил воспоминание дед. - Сказали, что освободили нас от панов-эксплуататоров. И конфисковали моего премированного коня в Красную армию. А говоришь, что я излишне наезжаю на советы. Ты бы радовался, что кормильца семьи у тебя отобрали? А отпрыски, которых понаделал мой коник, десятилетия после его смерти от рабства в Красной армии пользовались популярностью у местного населения.

 После такого рассказа я что-то мыкал-пыкал, однако, напрямую защищать «освобождённых» советами крэсов всходних у меня уже не получалось. Вот так дзед-западэнец воспитывал несознательного зятя-восточника.

 История по теме. В той части Лунинецкого района, где находилась Цна, леса даже на горизонте не прорисовывалось (теперь выросли позднейшие сосновые посадки). Поля, поля, поля, облепленные лоскутами хуторов. Жилых. Естественно, у меня возник вопрос: почему хуторян не выселяют, если у нас их ещё в 37-году разогнали по окрестным весям? Ответ был прост: потому, что до 39-го года здесь была Польша, и на хуторах крестьяне свободно производили продукцию. А как западэнцев «освободили» советы, мини-поселения разорить не успели – началась большая война. После войны взялись за сгон хуторов в веси, а старые хуторяне грозно воспротивились: не пойдём в колхозы, мы уже стары. Подумали коммунисты и согласились – какие из дедов и баб рабы? Хутора оставили в покое, а земли вокруг них покинули ровно по оградительные плетни – чтобы с голоду не подохли упрямые единоличники. Да и за плетни трактор «ненароком» цеплял сцепкой…

 Шли годы. В начале 60-х началась радиофикация и электрификация сельских поселений. Вот тут-то рабовладельцы и отыгрались на упрямых хуторянах: не провели им радио и свет. А за свой счёт сделать это возбранили. Молодёжь не выдержала, переселилась в цивилизацию. А деды остались. Так и прозябали без главного, на то время, источника пропаганды и при керосиновых лампах аж пока не рухнул Советский Союз. Сразу после того хутора стали пользоваться спросом у зажиточного населения и превратились в прекрасные дачи для отпрысков хуторян. Электричество им охотно проводили, лишь бы деньги за то платили. Как теперь обстоят дела на хуторах, не обратил внимания, когда посещал Крэсы в 2011 и 2019 годах – не думал, что возьмусь за эту тему.

 И всё же, готовя мемуар, позвонил в Цну своему давнему другу-западэнцу Коле Содько с вопросом насчёт судьбы разбросанных по полям хуторов. Сказал, что их всё же снесли. Кому-то дали квартиры-дома, кто-то сам построился в ближайших населённых пунктах, кто-то умер… В общем, хуторов в крэсах всходних больше нет. 

 Считаю, что моё вторжение в Западную Белоруссию удалось – узнал много полезного об «оккупации» Польшей Западной Белоруссии и об «освобождении» её «советами» от «польского ига».

11 января 2021 года.

Читайте мои единственные в мире «Личные мемуары о красной эре».