212. ДЕТИ ВОЙНЫ - ПОСЛЕДНИЕ СВИДЕТЕЛИ ОККУПАЦИИ. Волкова (Шкирандо) Зинаида

Сведения об информанте здесь.

 Я отношусь к категории поколения, которое в последнее время стали называть детьми войны. Когда она началась, мне было 12 лет. Так что взрослела в тяжёлое время, и босоногое детство моё в полной мере можно назвать несчастливым.

 Рудня наша теперь тихая маленькая деревенька, смерть которой отдаляют дачники, облюбовавшие окрестные леса и зарастающую Эсу. Деревня и по довоенным меркам считалась небольшой, однако имела под полторы сотни дворов. Располагалась в красивом месте – вокруг боры сосновые, рядом шоссе Минское, за ним три озера под лесной горой прячутся: Ужачье, Окунёво и Плоч.

 В 1933 году пришли в Рудню комиссары и забрали папу, Тимофея Шкирандо. За что, мы не знали. А может, мне малой мама не сказала, или я забыла. На следующий год у мамы родилась двойня – мальчик и девочка. Но пожили они всего пару лет – умерли от дизентерии, как тогда говорили: от кровавого поноса. В 1937 или 38-м году пришла бумага, что папа умер в лагере. Может и правда, а может и убили.

 Когда пришла война, нам было страшно, но она поначалу нас стороной обходила. Жили мирно, пока к нам не зачастили партизаны. Поскольку и немцы Рудню не обделяли вниманием, люди из лесу сначала в крайнюю от леса хату наведывались – есть просили, спрашивали, есть ли в деревне партизаны. А ближайшей к лесу хатой была наша. Вот и шли к нам. Конечно, они были не в радость маме, однако где денешься, если еду требуют. А когда спрашивают про немцев, какой смысл врать об их наличии. В общем, о партизанских визитах к нам знала вся Рудня.

 Руднянин Мина Пшонко служил в кавалерии на 116-м (теперь Заслоново). С приходом немцев он явился в Рудню на коне и в военном обмундировании. И стал служить новой власти. Маме он приходился троюродным братом, но пообещал её кожу порезать на красные ленты за связь с партизанами. Маму несколько раз куда-то забирали и отпускали. Возвращалась вся измождённая. Совсем жизни не стало. В конце концов, она собрала в кулёк вещи и повела меня с братом Женькой в Гадивлю. Через лес пять километров было. Там поселились на полу маленькой хатки Юльки Юхновской. При нас немцы заставили её сына Володьку вместе с другими мужиками разминировать заминированный партизанами Борисовский большак между Гадивлей и Калаур-горой. Разминированием считалось протаскивание по проезжей части широкой бороны. Всех желторотых сапёров порвали мины. Юлька стала горевать по сыну. Может от этого мама и приняла решение возвратиться в Рудню.

 Хата наша стояла на месте. Мина, несомненно, знал о нашем возвращении, но не трогал. Однако снова по ночам застучали в окна партизаны…

 Однажды заявился Мина к нам и сходу заявил, чтобы убирались – будет поджигать хату. Мама стала кричать что-то вроде: жги, чтоб на тебе шерсть горела… Он и поджёг. Как ещё маму не убил. Но, коль уж не убил сразу, значит, не тронет и потом. Остались мы в Рудне. Несколько дней пожили у маминого двоюродного брата Фёдора Пшонко, покуда тот копал нам землянку. Потом перебрались в земляное жилище.

 А Мину с сыном немцы отправили на операцию по уничтожению партизан. Под Ушачами предатели и погибли.

 Мама после издевательств во время арестов постоянно хворала. Дождалась изгнания оккупантов, но в мирной жизни пожила недолго. Умерла 29 августа 1944 года. Женьку власть забрала в детдом, а я для того, видимо, переросла. Осталась одна в землянке. Дядька Фёдор обеспечивал меня каким-то провиантом, но постоянно хворал и через пару лет умер в больнице. Похоронила я его рядом с моими братом, сестрой, мамой и бабушкой. Осталась в Рудне без родни. А тут и наспех построенная дядькой Федькой землянка обрушилась. В 1946 году пошла я в Лепель и устроилась грузчицей в леспромхоз брёвна затаскивать верёвкой в вагоны.

 Уже когда сбежала от непосильной работы и невыносимой жизни на Урал, прислали мне туда из Рудни письмо от брата Женьки, который меня разыскивал, написав кому-то в нашу деревню. Я ответила. Завязалась переписка. Через 11 лет после разлуки он приехал ко мне в Березники. Рассказал о себе.

 Ближе, что ли, детдома не нашлось – аж в Свердловск отвезли Женьку. Жили в голоде. Кормили крапивой. Голодные дети украли на базаре буханку хлеба. Съесть-то успели, но сразу были арестованы. Шесть пацанят по шесть лет тюрьмы получили. Отсидел. Обустроился. Конечно, давно умер, хоть и был младше меня. Но мне ведь уже 87 лет.

 Из героев моих воспоминаний про судьбу Юльки Юхновской немного знаю. Муж Роман бросил. Имел общих детей с другой женщиной, но помогал своей бывшей по хозяйству управляться – его ведь первых детей воспитывала: Генку, Ваську и, кажется, Зинку. Всех на ноги поставила. Так и прожила в Гадивле всю долгую жизнь – на 101 году умерла.

 Вот примерно такая судьба, как у меня, моего брата Женьки и Юхновского Володьки, была у всех детей войны. Не зря нас почитать стали после того, как участников кровавой бойни мало осталось. Не станет нас, кто расскажет об ужасной жизни в оккупации…

Записано в 2016 году.