13. С полевых просторов - в лесные недра

В четвёртое путешествие по периметру района двинул через месяц после окончания третьего.

Как садился летом в автобус Лепель - Задоры на конечном месте его разворота, так теперь там же вылезаю из него. Только тогда стоял жаркий августовский вечер, освежённый неожиданным коротким ливнем, а сейчас сумрачное сентябрьское утро окутал густой серый туман.

Автобус разворачивается на разветвлении дорог, что ведут в Задоры и Мягели. Иду по последней. Проходит она вдоль утонувшего в тумане озера Ладосно. Подхожу к берегу. Любоваться нечем: зыбкая поверхность водоёма сливается с матовым пасмурным небом.

Задоры и Мягели разделяет какой-то километр. Перед первыми мягельскими хатами меня нагоняет велосипедист. Останавливается и сам начинает расспрашивать, куда незнакомец путь держит и кто он такой.

Василь Козьянин на пенсии. Провожал жену на автобус. Теперь возвращается. Может провести экскурсию по Мягелях.

Деревню ещё называют Новосёлки. Двойное название получилось после того, как слился новый посёлок Новосёлки со старой деревней Мягели. Окрестное население это знает и одинаково реагирует на оба названия. Почтальонка безошибочно доставляет письма адресатам, хотя на конвертах могут значиться и Новосёлки, и Мягели.

Деревня небольшая. Дворов с 20 насчитывает. Есть магазин. Улицы покрыты асфальтом. Вдоль проложен водопровод. Василь заводит в крайнюю от фермы хату. В ней живут сильно больная астмой Екатерина Шунто и её сын Сергей, механизатор колхоза «Политотделец».

Болезнь матери и жизнь сына разрушила. Пару лет назад женился он на девушке-мягельке. Пожила та немного у мужа, посмотрела, что свекровь даже до магазина дойти не может, и ушла с рождённой дочерью к своей матери. Согласна жить с мужем, но отдельно. А Сергей мать оставить без присмотра не может.

Далее Василь повёл меня на ферму. Ему хотелось познакомить городского журналиста с невесткой Жанной, дояркой, которой колхоз хату не даёт.

Жанна повторила то, что уже слышал от свёкра. Муж Валерий пасёт и сторожит тёлок. Имеют трёхлетнего сына. Квартируют в чужой хате. А на зиму хозяева выгоняют из неё. Председатель который год обещает дать жильё Козьяниным, но что-то не получается. Даже не спрашиваю, почему молодым не перейти к родителям, поскольку понимаю, что лучше одним жить в шалаше, чем под чутким руководством старших во дворце. (Позже выяснилось, что молодым Козьяниным хозяйство выкупило хату в деревне Кабак).

Второй дояркой работает Зинаида Мисник - она недавно приехала в Мягели ко второму мужу. Третья доярка назваться не пожелала.

Подходит пожилой человек с кнутом. Он пастух на три дня - даёт отгул штатному.

Там встретил красивого стройного парня с тачкой и пустыми бидонами для воды. Был это Сергей Шунто - сын женщины-астматички. Поразговаривали. И я пожалел честного хорошего парня…

Бабуля старая подошла. Мария Краско. За 86 лет жизни двоих мужей пережила: один с фронта не возвратился, второй умер от фронтовых ран лет с 20 назад. У неё проблемы с дровами. Кабы сельсовет помог…

Расспросил у своего гида дорогу на Староселье. Она потянулась через мелиорированные поля, спрятавшие свои края в тумане. Он такой густой, что конденсируется в воду на придорожных деревьях и звучно падает на землю крупными каплями.

Дорога резко повернула на восток, к мостку через речку Негрезянку, которая соединяет озёра Ладосно и Негрезо. Направление неподвижной, загнанной в канал водной поверхности определить невозможно - летняя засуха испарила воду, течение отсутствует.

Схожу на худшую полевую дорогу в западном направлении, как то советовал Василь Козьянин. Ведёт она вдоль Негрезянки. Путь пересекает канал, приток речки. Иду вдоль него уже землями агрофирмы «Белая Русь». За мостом через приток попутного мне канала культурное пастбище чернеет залуженной землёй: почвообрабатывающая техника разрушила почву в метре от откоса канала. Однако упрекать в том хозяев не берусь - может такое позволяется. Не буду критиковать и компостную кучу у слияния двух каналов, поскольку не имею на то санитарно-экологических норм. Отмечу только, что от края откоса до края навозной жижи отмерил восемь шагов.

По дороге навстречу проехал трактор с заполненным жидким навозом прицепом. Вскорости из тумана выплыли очертания Старосельской фермы.

Пока на трубопереезде-шлюзе записал услышанное и увиденное за первые часы четвёртого путешествия, туман почти целиком рассеялся, и за фермой выразительно проявилась панорама большой деревни.

В основном старосельские дворы сконцентрированы на двух длинных улицах. Иду по первой от фермы. Сначала меня облаивают две больших собаки. Одна стремится бежать следом. Цыкаю, и та послушно отстаёт. Потом начинает атаковать белый общипанный петух. Приходится махать на него и идти, оглядываясь. Решаю в хаты не заходить, а разговаривать только со встречными старосельцами. Быстрым шагом догоняю женщину. Однако та успевает скрыться в придорожную хату. Перехожу на параллельную улицу. И она безлюдна. Только напротив закрытого сегодня магазина вижу деда в военной форме с наградными планками на груди. На углу хаты читаю, что здесь живёт участник войны. Здороваюсь с ним.

Николай Кузьмиченко приехал в Староселье с Украины в 1971 году. Жил на краю деревни. Однажды, пока с женой копали картошку в Заборовье, сгорела их хата вместе со всем добром и документами. Пришлось покупать эту. Нагоревались с восстановлением документов.

О себе ветеран рассказывать не хочет. Прочитают завидные люди или просто недоброжелатели и насмехаться будут. Если только в общих чертах подать биографию?

Отец был репрессирован. Строил Беломорканал. После войны выслан в Северную Осетию. Жизнь ту хорошо запомнил малый Коля. Ну и плохой же тамошний народ!

В войну восемь раз горел в танках. Воевал в Китае, Албании, много ещё где. После победы служил офицером, работал художником. Заработал восьмимиллионную пенсию. На свете живёт 77-й год. На местное начальство обиду имеет. Всего два ветерана на всё Староселье, а им внимания никакого.

Сделали жене операцию на печени, жёлчь вырезали. Диету приписали. А какая диета в деревне? Пошёл к председателю агрофирмы просить молока продать. А тот и обещать не стал. Сказал, что Кузьмиченко в хозяйстве не работал, потому молока не получит. Кстати, агрофирма бесплатно обеспечивает молоком одиноких стариков, у которых детей нет. Не имеют их и Кузьмиченко. Однако под ту категорию не подпадают, поскольку живут вдвоём. Значит, не одинокие.

В Староселье около восьми десятков жилых дворов. До ушачского Вацлавово километра с два.

Угостил ветеран яблоками, показал наиболее короткий путь в Плиговки. Тем направлением и двинул прямо по съеденному коровами культурному пастбищу. За ориентир держал далёкую бочку, в которой когда-то держали аммиачную воду. За ней перешёл Полоцкое шоссе и пошёл хорошо наезженной полевой дорогой. Слева выросли очертания Заборовской фермы и деревни Пески, справа - уже ушачских завода костной муки и деревни Старое Село.

Пейзаж веселят несколько куч камней, собранных с полей, жёлтые от цветов посевы редьки масличной, густая зелёная озимь, бледное солнышко. Дорога приближается к Пескам. Однако посетить их желание не возникает, поскольку уже был там и жизнь сельчан описывал. Напротив недосмотренного кладбища перехожу на иную дорогу и через несколько минут вижу небольшую деревню Плиговки. Перед ней к дороге прижимается пруд с высохшим потрескавшимся дном.

В Плиговках в глаза бросились примитивные уличные печки из кирпича и чугунных верхов от домашних плит. Так плиговцы готовят еду животным, чтобы в тёплую погоду не накалять печи и экономить газ. Около одного такого очага женщина варит большой котёл сыроежек. Охотно вступает в разговор.

Бывшая полеводка Зинаида Борисёнок хотя и разные работы выполняла в колхозе, однако не ленилась. Поэтому и пенсии 10 миллионов заработала. Столько же последний раз принесли и мужу Алексею. Тот трактор «Владимировец» ток и не бросил, хотя пять лет назад пошёл на пенсию. Не за деньги работает, а за возможность себе что запахать или привезти.

Дети разъехались в Витебск, Полоцк и Ушачи. К себе Борисёнки забрали из Староселья мать Зинаиды.

В Плиговках 10 хат живых. Четыре пустых остались. Одну взялся приводить в надлежащее состояние боровский дачник, однако потом разочаровался и забросил полезное дело. Теперь дачу продать не может - край района. За кустами сразу ушачская земля начинается. Историю названия деревни знает каждый плиговец.

Ранее населённый пункт назывался Застенок. Стал в 50-х годах застенковец Плиговко председателем сельсовета. Он и переиначил Застенок в Плиговки, чтобы себя увековечить. Ловко у начальника это получилось. Его в 58-м племянник из ружья по пьяному делу застрелил, а деревня до кончины своей будет называться фамилией самодура. Вот так раньше изменялись названия улиц, деревень, городов.

Недалеко от усадьбы Борисёнков заметил огороженный штакетником клочок муравы. На противоположном конце его возвышается небольшой обелиск. Перевесившись через ограду, читаю: «Здесь 24 апреля 1944 года в геройском бою с фашистами героически погиб командир Лепельской партизанской бригады Короленко Дмитрий Тимофеевич». Алексей Борисёнок и его свояченица Раиса Борисёнок объясняют, что на этом месте комбриг был только ранен, а погиб за Застенком.

Отсюда хочу идти в деревню Воронь. По прямой линии дотуда получается пять километров. Однако карта показывает только окружную дорогу через Подлобные и Заозерье. Такой маршрут удваивает расстояние и отдаляет от периметра района. Расспрашиваю ближайший путь. Его не существует: могу заплутать. Настаиваю условно нарисовать направление бездорожьем. Тогда Алексей ведёт меня на край деревни и показывает на западный горизонт. За озимыми полями лежит заросший травой, кустарником и древостоем Екатерининский путь из Старого Села в Пышно. Он пересекает старую Полоцкую дорогу между Воронью Лепельского и Двор-Жарами Ушачского районов. Это меня удовлетворяет. Ступаю на заборонованную пашню с редкими ростками ржи.

Более километра шёл полем, изредка поросшим клочками кустов. От его края чуть приметная в траве дорога взбежала на небольшую гряду, занятую нетоварным лиственным древостоем, и разветвилась на две противоположные стороны. Выбираю направление, более соответствующее месторасположению Ворони. Гряду принимаю за Екатерининский большак. Однако вскорости дорога с неё скатывается на скошенную пойму параллельной моему пути старой канавы с застоявшейся водой. Густые осиново-берёзовые заросли сгоняют меня в низину вслед за дорогой. По скошенной траве идти легко. На кочке нахожу неживую выгнувшуюся ласку. Тушка её целая. Смерть грызуна остаётся загадкой.

С моментально ставшего хмурым неба начинает накрапывать редкий дождь. Путь перегораживает то ли широкий канал, то ли необычайно ровная речка с неподвижной и мутной водной поверхностью. Перейти препятствие вброд нечего и думать. Придётся идти берегом до случайной переправы.

Прореженный осенью дикий травостой истоптали бобры. Их частые тропы ведут из сплошного прибрежного кустарника прямо в русло. В нём и на берегу валяются обгрызенные ветви и молодые деревца. Одна внушительной толщины ольха достаёт с одного до другого берега. Однако слишком она суха, чтобы выдержать человека. Лучше поискать более надёжную переправу.

Густо обвивший ольхи хмель перелезает с дерева на дерево, будто верёвками перегораживая путь. Перочинным ножиком долго лианы не порежешь - нужен хороший секач.

Дождь тем временем усиливается. А зачем мне тот берег? Куда посунусь по такой же, как и на моей стороне, чаще? Мокрые листья да переспевшие соцветия высокой травы скоро промочат одежду насквозь. Лучше податься к свободному от растительности болотцу, что светлеет справа.

Болотце обкошено. Радует единственный след механического транспортного средства, на котором вывозили траву. И хоть не туда он ведёт, куда мне нужно, иду по нему. Должны же колеи вывести на более бойкую дорогу.

Что-то слишком вправо закручивает след. Интуиция рождает мысль, которая вскорости подтверждается. Подхожу к той самой небольшой гряде, которую принял за Екатерининский большак. Становится досадно и обидно, что даром убил ноги и столько времени.

Вот и поле, с которого сошёл на мнимый большак. Теперь уже пошагал по другому ответвлению дороги. Вдоль неё земля опустилась, с обеих сторон потянулись канавы. Вот он, Екатерининский путь!

Колеи постепенно делаются бойчее. Дорогу пересекает сухое русло речки, которую в Застенке называли Вороницей. Через неё лежит старый бетонный мост без перил, со всех сторон поросший мхом и низкой травой. Волнения остались позади, я на правильном пути. А дождь моросит.

Под острым углом к Екатерининскому большаку примыкает почти попутная похожая дорога. Сквозь густые иглицу и листья просвечивается похожая на пасмурное небо бледная синева. Всё сходится. Карта обозначает в этом месте небольшое озеро Азаренское, за которым находится ушачская деревня Азаренки.

К озеру направляется тропка. Частокол густого и высокого камыша широкой полосой занимает прибрежную мель. Только сквозь прогалину, сделанную для заплыва лодок, просматривается часть водоёма. Даже на середине его из воды торчат стебли водяных растений. Далёкий противоположный берег зеленеет близким к воде древостоем или кустарником. Никаких Азаренок не видно.

Перпендикулярно большаку отходит дорога в лес. Наверное, к озеру Воронь, если верить компасу и карте. С полкилометра иду старым сосновым бором и попадаю в делянку. Догадываюсь, что этой дорогой лесопромышленники вывозили лес. Возвращаюсь.

Заброшенный Екатерининский большак превращается в хорошо накатанную лесную дорогу. Её сжимает сосновый бор. Толстые сосны растут даже на курганных захоронениях, которых множество возвышается рядом с дорогой. Меньшие из них размерами напоминают картофельные бурты, большие - стога сена. Залезаю на несколько искусственных возвышенностей. Так и есть, некоторые раскопаны даже ниже уровня окружающего ландшафта.

Самовольные раскопки проводит местное население, в основном молодёжь и дети. Доморощенные «археологи» верят безграмотным старшим сельчанам, что под курганами в 1812 году похоронены французские солдаты вместе с оружием. Вот его и ищут.

Между прочим, настоящими археологами установлено, а учёными обоснованно, что пращуры современных белорусов во 2 - 16 столетиях хоронили в курганах обычных покойников. В некоторых случаях даже сожжённых. Притом никаких ценностей и оружия не клали. Разрушения стародавних кладбищ приравнивается к повреждению современных могил и квалифицируется как вандализм. Так что за будто бы безобидные «археологические» проделки можно подпасть под уголовную ответственность.

Далее - более. Один курган разрушили бульдозером для подсыпки грязной дороги. Другой от самого основания до центра раскопали ниже уровня земли. Несколько кубометров грунта вытащили. А ничего не нашли, поскольку в большинстве случаев даже кости за несколько столетий превратились в труху.

Дорогу перегораживают разрезанные хлысты. Слышится треск спиленных деревьев. В стороне от большака показываются человеческие фигуры в красных касках. Лесники заготавливают деловую древесину.

Лес резко оканчивается. Дорога сбегает к небольшой речке (или большому ручью), течение которой направляется в сторону озера Воронь. Моста нет. Техника преодолевает мелкое русло вброд. Пешеходам переправой служат сброшенные в воду валуны.

С заречной возвышенности начинает невыразительно просматриваться большой водоём. Его очертания размывает чрезмерно насыщенный влагой воздух. Через несколько сотен метров дорога взбирается на старую Полоцкую гравийку.

В ушачском направлении возвышается малое архитектурное строение. Специально иду в обратном Лепелю направлении, чтобы самому себе засвидетельствовать символический момент нахождения именно на границе районов. Однако на строении выбито всего только: «Колхоз имени Калинина». Ну что ж, Лепельский район начинается на этой дороге с калининской земли, что, практически, одно и то же.

А деревня Воронь, в которой запланировано окончить четвёртое путешествие по периметру района, ещё далеко. Уставшие же ноги не хотят слушаться, подкашиваются. Не веселит и волнистое озеро, которое в отдаление сопровождает дорогу.

Пробую останавливать попутные машины, чтобы заехать в Лепель. Не останавливаются. Так и дотащился до воронского магазина. В нём - очередь за недавно завезённым дешёвым вином. Пара парней сразу употребляет его за магазином. Не до разговора воронцам со мной в таком бойком месте. Возвращаюсь на ушачский край деревни. Подстерегаю мужика, который возвращается с магазина.

Василю Судаку 70 лет. 12 отработал продавцом в заозерском магазине. На отдых по возрасту пошёл из пожарной команды. За последний месяц получил сем миллионов пенсии. Хотя озеро рядом, рыбалкой не занимается - какие-то злодеи загнали на ту сторону лодку и сожгли. Новую же сделать времени и сил не хватает. Да и сети невозможно поставить - крадут.

Тяжело сказать, сколько дворов в Ворони. Коров в стаде так 54. Однако некоторые держат по две и даже по три, а у слабых ни одной бурёнки нет. С каждым годом редеет коровий гурт - люди с возрастом теряют силы, и на обслуживание требовательных животных их не хватает.

Из двора вышла жена Василя Нина. Начала обижаться на жизнь. Недомогается ей. Не помогает и Воронская больница, в которой всегда нет нужных лекарств.

Да, Воронь - деревня лесная. Даже теперь, в сухую осень, люди вёдрами опенки таскают. Есть и клюквенное болото за несколько километров отсюда. Горожане из него выносят рюкзаки ягод. А Нина как-то намерилась на зиму клюквы заготовить, так только пригоршни собрала малых да зелёных. Вот как! Городские жители лучше за аборигенов лес изучили да опустошать его умеют.

Как же выбраться из Ворони? Маршрутный автобус придёт только поздно вечером. Попутным машинам моя внешность почему-то не нравится - проносятся мимо. Может попросить электриков, что уличные электрические столбы меняют, прихватить меня с собой? Рабочий день на исходе, и их вахтовый автобус на взводе стоит.

Спасибо им!

Ваўчок ВАЛАЦУЖНЫ (Валадар ШУШКЕВІЧ). ЛЕПЕЛЬ. 1999 год.