792. ДЕРЕВЕНЬКА МОЯ В ОДНУ УЛОЧКУ. Лисичёнок (Гурко) Тамара

Сведения об авторе смотреть здесь.

 Родина моя – деревенька в одну улочку среди полей. Всем ветрам открытая. Такая близкая и такая далёкая. Теперь уж я не могу добежать до тебя по шпалам. Можно, конечно, доехать пригородным поездом до Лозовиков, а оттуда добежать по знакомой тропинке, напрямую через поле. Но уже не те года, не бегунья я прежняя.

 Можно с автобуса слезть на железнодорожном переезде перед Горками, а оттуда ещё ближе. Но опять же причины не пускают: коронавирус, зябко, морозно, гололёд в придачу.

 Однако выход есть – закрываю глаза и вот уже шагаю вприпрыжку, напевая про себя: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры – дети рабочих…». Вот под мост поднырнула, добежала до Казармы, до Боровенского переезда. А здесь, пожалуй, сверну, устала считать шпалы, пройдусь по родной земельке.

 На дворе декабрь, но я мысленно переношусь в лето. Ласково греет солнышко. Веет нежный ветерок. Щекочет босые ноги трава. Хорошо-то как! Нежно. Томно… Тихо… Задумчиво…. Шелестит лён, переливаясь под ветерком, кланяется мне… И синие васильки зазывно шепчут:

 - Возьми нас с собой. Возьми…

 Нарываю целый букет. Приду домой, венок сплету.

 А вот и бульбяное поле, сюда мы ходили в ахрап’е. Бывало, целый мешок набивала так, что не унести. Приходилось на помощь брата Валерика звать.

 Ну вот, уже почти дошла. Михалово!

 Василёва хата видать. Крайняя. И сад. А в нём мои любимые малиновки. У бабули таких нету. У нас только белый налив, штрифель и антоновка. Зато вишняку как ни у кого в деревне - моя любимая ягода. И груша-дичка, груш под ней нападает, ковром полежат в траве – сладкие, сочные становятся. Сами наедаемся до отвала и коровке собираем похрумкать. От них молоко пахнет грушами.

 Забегаю во двор. Ну, конечно, бабы Проски дома нет. Через клямку веточка торчит. Вынимаю.

  И вот снова я дома! В родном, самом любимом уголочке. На всей земле больше нет такого. Разве что похожее у бабы Марыли. Но тут роднее. Это моя колыханка, моя дрёма, моя нежность и любовь.

 Хата небольшая, в четыре малых окошка, но такая светлая от обилия белого цвета – белые занавесочки, белые накидки на подушках, белые подзорники и во всю длину хатки – белая в голубой цветочек большая ширма – это отгорожена бабина железная кровать. На божнице тоже белый, вышитый с белым же кружевом, рушник. Строго глядит на меня Николай-угодник, как бы вопрошая:

 - Почто долго, девица, не приходила? Соскучиться все по тебе успели. Ну, перекрестись да заходи, чего столбом стоишь?

 И глаза у него добрые и грустные. Но это теперь мне так кажется. А в детстве школьниками-пионерами мы доводили бабулю до белого каления, разъясняя ей, что бога нет и никогда не было.

 - Нягоднікі малые! – шумела баба Проска. – Вот ужо накажыць вас гасподзь за багахульства.

 А мы, дураки, хохотали до упада, не боясь ни бога, ни хворостины, потому что знали: бабуля только грозится, вечером мы заберёмся на печку, под бабин бочок, и будем слушать, как бог её в войну спас и как по жизни помогает.

 И хотя мы пока ещё не верили, но уже с уважением смотрели на икону: вишь какой он, бог, защитник и помощник бабин.

 А ещё у бабули в хате как-то пахло по-особенному. Была она травницей – сухие букетики трав висели за печкой, были заткнуты за балки. И ещё в ту пору картошка у нас хранилась за ширмой в большом таком, высоком, ящике. Так и там тоже между обрешёткой торчали пучки полыни.

 И ещё бабуля была большой любительницей цветов. Был тут фикус в большой деревянной кадке, лечебный алияс, а по-научному - алоэ. Бальзамин разных расцветок и ещё какие-то пёстрые цветы, что я и названий не знала.

 …И я свои васильки пока в банку пристрою, налью им воды, чтоб не повяли, попью молочка кисленького с усталости, да побегу. Надо Тоньку Сильванович увидеть-проведать, Гальку Быстрицкую да Верку Карпову. Ну и, конечно, забежать к бабе Марыле, а то обидится. Она и так мамке жалится, что мы больше бабу Проску любим:

 - А ці ж мы з дзедам Пракопам чужыя? Такія ж самыя дзед з бабай. І самыя першыя ўлюбёнцы нашы – унукі дарагія.

 Мамка оправдывается:

 - Ай не, матачка, - так она зовёт бабу Прокопиху. – То ж мама адна жыве, дык яны ўсё больш у яе. Дапамагчы трэба ж – цяжка ёй адной.

 - Ну ўжо так, - смягчается баба Марыля. – Накажаш, хай прыбягуць – цукерак дзед купіў. Я каштавала – салодкія.

 Бабулечка моя, бегу я уже к тебе. Вот она я – встречай!

 - Прыляцела мая птушачка! Ай-я-яй, а ногі зноў босыя ды гразнючыя. Зараз вады з печы дастану.

 Садит меня бабуля на скамейку в тристене, наливает тёплой воды в большой тазик и моет мои ножки бережно и нежно. Руки у неё тёплые и добрые.

 У бабы Марыли порядок был и чистота, на мой детский взгляд, идеальная. Полы надраены. Окна помыты, будто без стекол – такие прозрачные. Скатерть на столе без единого пятнышка.

 И хотя мы очень любили бабу Марылю и деда Прокопа, но, наверное, инстинктивно боялись нарушить этот порядок, поэтому обитали больше на другом краю деревни, у бабы Проски.

 Там, пока бабули не было дома – флаги в гости к нам: тамтарарам, бедлам. Мы с подружками примеряли все наряды тётушки Алины, обматывались кружевами и представляли себя принцессами на балу. Мальчишки бились подушками, коих у бабы Проски было множество. Таскали бабины блины. А однажды даже построили дом посреди хаты, под столом. Обвешали простынями и из поленьев соорудили печь. И растопили её. Не знаю, что было бы, да, видно, Николай-угодник и спас – послал тётку Клавдю на нас. Ох, и орала она:

 - А каб вас Пярун забіў! Гэтакае прыдумаць – у хаце агонь распаліць. А ну, гэць, паганцы, адсюль! Во ўжо бацькам скажу – налупцуюць вас.

 Больше всех попало Валерику и Володьке Христынину, потому что зачинщиками были они, да и исполнителями. Правда, баба Проска не лупцевала, а только плакала да бога благодарила:

 - Матухна боская, Мікалай-угоднік, дзякуй вам, што ўратавалі ад бяды ўнучыкаў маіх і хатку! Прасці іх, бо малыя яны яшчэ, розуму не маюць…

 Шептала бабуля и крестилсь. А мы сидели тихо-тихо. И что-то уже доходило до нас, проникало в души. Нет, не вера, а некое таинство. И ложились мы в этот вечер спать тихие и смирные. Но приходило утро, и новый день готовил нам новые забавы и приключения.

 И так мы жили меж двух милых и родных хатёнок, плескались в нежности и доброте, дышали воздухом любви, вбирали в себя ширь полей, красоту лугов, и щекотал нам души пряный дух бабушкиных трав и цветов.

 А чтобы мы больше не творили глупостей да безобразий, дед Прокоп, ответственный за нас перед богом и людьми, как он сам говорил, проводил с нами беседы нравоучительные:

 - Вось слухайце, мае ўнучыкі, што вам дзед скажыць, чаго дзелать нельга: не лгаць, чужога не браць, не бунтаваць, не скардзіцца, не балавацца…

 И ещё столько «не», что я не выдерживала и спрашивала, перебив деда на полуслове:

 - Дзеда, а што можна?

 Валерик дёргал меня за руку, дед с перебитыми мыслями обалдело смотрел на меня, а бабуля Марыля смеялась:

 - Можна есці, піць і спаць. Сядайце за стол. Вячэраць будзем. Канчай, дзед, валынку разводзіць.

 - От жа ўмее гэтае дзіцё мяне з думкі збіць. Ужо забыўся, што казаў, - смотрел на меня сердито дед.

 Ну, а нам только этого и надо. Но и бабины молитвы, и дедовы нравоучения не пропадали даром, попадали нам в мозги, как зерно в благодатную почву.

 И было ещё много всего, чего одним махом не объять и не рассказать. Ещё не единожды буду возвращаться на свою родину вдохнуть бодрящего воздуха, подпитаться силою земли предков своих. И записывать те ощущения на добрую и вечную память.

.

     Снегом засыпало синие дали,

     Снова пришли холода.

     За горизонт навсегда убежали

     Мои молодые года.

.

     Неумолимое время несётся

     Малой секундой по кругу.

     В ночь укатило багровое солнце,

     Встало звездой над округой.

.

     Надо туда мне уже возвращаться,

     Где меня любят и ждут,

     Где на крылечке мой ключик от счастья,

     И где ромашки цветут.

.

     Там я по первому белому снегу

     Снежную бабу буду лепить,

     Чтобы по кругу больше не бегать,

     Здесь и сейчас стану жить.

.

     Спрашивать буду у серой кукушки:

     Мне уходить или быть,

     Из серебристой холодной речушки

     Воду ладошками пить.

.

     Буду зализывать старые раны,

     Буду стихи сочинять,

     И поезда из далёких туманов

     С ранней зарёю встречать.

2020