Сведения об авторе смотреть здесь.
На общей кухне, в бараке, где буду жить теперь я, темно и тихо. Плита, стоящая посерёдке, пышет теплом, а через дырочки светятся угольки. Топят здесь, на Донбассе, не дровами, а углём, чёрным-пречёрным. Только кажется мне, что это не угольки светятся, а глаза Бабая-Угольщика, человека, который живёт в шахте. И страшно, и одновременно любопытно посмотреть на него. Тем более, так хочется компота вишнёвого, что в кухне стоит в большой кастрюле. Это оттого, что налопалась вареников с картошкой и творогом. Вареники-то стояли в миске, в нашей квартире, а компот мамуля почему-то оставила на кухне. И что теперь делать? И пить хочется, и боязно. А вдруг тот Бабайка увидит незнакомую девочку да как даст по башке чёрным кулаком? Ой, ой! И не увидят тогда свою внученьку-пташечку мои михаловские бабули Мариля и Проска.
И вдруг услышала я папкин голос:
- Мара моя, доченька, ты где?
И стремглав бросилась к нему:
- Папка, там Бабай-Угольщик.
- Мара моя боится Бабая? – улыбнулся ласково отец.
Щёлкнул выключатель. Яркий электрический свет залил кухню. Спрятался в плиту чёрный-пречёрный Бабай, притворившись угольком.
Я напилась компота и уселась на железную кровать, которую поставили здесь, наверное, для детей, что б они прыгали на её пружинах до потолка, что мы и делали, создавая невероятный шум.
Скоро кухня наполнилась жильцами барака. Кто ел тут же, кто уносил приготовленную еду в квартиру. Потом мужчины уселись играть в домино, а женщины занимались кто чем. Ко мне подсели Борька и Егорка, и Лара со Светкой.
И тут папка, стукнув последней костяшкой, взял в руку гармошку и сказал:
- Мара моя…
Я, поняв его, вскочила, стала в позу «руки в боки», вздёрнула вверх подбородок и запела:
- Барыня ты моя, сударыня ты моя…
Притопывая ногами, затем раскинув руки, несусь вокруг плиты.
Не выдержал и отец. Передав гармошку дяде Семёну, начал выписывать ногами такие кренделя, что все только диву давались. А когда пошёл вприсядку, и мама присоединилась к нам.
Нам хлопали и кричали:
- Давай, бульбаши! Давай, пляши!
Запыхавшиеся, но довольные, мы кланялись. Папка прижимал меня к себе:
- Мара моя, Прокопова порода.
И целовал в макушку.
А я действительно была похожа на него. А ещё больше на его сестру, тётку Любу. В Михалове так и говорили:
- Вылітая Любка расце. Пракопава парода.
По этой породе меня ещё узнали на одном мероприятии городском. Подошёл уже седеющий мужчина и спросил:
- Ты Мара?
Я вздрогнула, потому что за много лет отвыкла от этого имени.
- Была Марой, - ответила.
- Значит, угадал, Прокопова порода.
У папки было две мечты, две мары – первая исполнилась, родилась я. Вторая – построить собственный дом. Для того он и уехал на Донбасс.
Обычно по вечерам я забиралась к родителям в кровать, укладывалась посерёдке, и папка, обнимая одной рукой меня, другой – маму, рассказывал, какой он построит для нас дом – красивый и уютный, с большим садом и летней кухней. Такой он высмотрел у местных жителей – хохлов.
А когда приезжали в отпуск в родное Михалово, брал меня за руку:
- Пойдём, Мара моя, место для хаты выбирать.
Бродим мы с ним по михаловским просторам подолгу.
- Вот здесь хорошо, - говорил папка, взобравшись на холм между Пунтами и Озерцами. – Воздух. Небо. Простор.
Любил мой папка простор, мучилась его вольная душа в шахте, да и нога от той тяжёлой работы болела.
- Или вот здесь, - останавливался у купины берёз. – Слышишь, Мара моя? Так пахнет раздолье, воля вольная.
Часто к нам присоединялись мама с Валериком. Бродили без устали. Собирали грибы. Я плела венки, всем четверым нахлобучивала на головы.
А вечером ладили гулянку. Гуляли два раза – когда приезжали и когда отъезжали. И опять под гармошку ставил папка меня в круг и говорил:
- Покажь, Мара моя, породу Прокопову.
И я, подбоченясь, шла по кругу, перебирая ногами:
- Барыня ты моя, сударыня ты моя…
Срывался в пляс папка, а за ним, раскинув руки, мама. Не плясал только наш Валерик, зато громче всех хлопал в ладоши.
Папка души был широкой, хлебосольной. Прослышав, что Шурка Прокопов приехал в отпуск, набегали друзья-приятели, и всем находилось и место за столом, и чарка-шкварка. Ругалась баба Мариля:
- А мой ты сынок любы, гэтак на хату ніколі не назбіраеш.
Но заступался дед Прокоп.
- Хай пагуляе. Што ён у той шахце бачыць?
А папка только смеялся, хвастался Марой сваёй и рассказывал про вторую свою мечту – дом с садом и летней кухней.
- Як зараблю грошай, вунь там, - махаў рукой на пагорак, - пабудуюся.
И снова уезжали мы на Донбасс. Теперь уже и Валерика забирали. А там папка с мамкой – на работу в шахту, а мы с Валериком – в школу. Вечерами – посиделки в общей кухне, разговоры. Каждый о своём, а папка вновь о своей мечте-маре.
Всё больше беспокоила его нога, болела на погоду и после работы в шахте. И, так и не собравши полной суммы на хату, решили перебраться в родную Беларусь.
На том месте, где он хотел поставить свою мечту, сельсовет не разрешил. Потому решили строиться в Лепеле.
…И вот мы уже в своём доме. Правда, тристен ещё без окон и дверей…
Но лихо беда начало. На новоселье собралась родня, соседи. Выпили, закусили и, как водится:
- Мара моя…
Руки в боки, подбородок вверх:
- Барыня ты моя, сударыня ты моя…
И папка с мамкой, и даже не танцующий Валерик, и гости все бросились в перепляс. Исполнились две мечты Шурки Гурко - сына Прокопа из Михалово: и дочка растёт умница да красавица – Прокопова порода, и дом стоит.
А ноги болят всё больше. И нет сил терпеть. Не помогают уже мазь и травки тёщины. Гангрена! Надо отнимать ступню.
- А кто ж плясать будет с Марой моей? – плачет папка.
И я, привыкшая видеть его весёлым и задорным, плачу вместе с ним.
…Сначала отняли ступню, потом – выше. Лежит папка в больнице, зовёт дочушку:
- Мара моя!
Прибегаю и не могу сдержать горьких слёз, а он, сам со слезами на глазах, утешает:
- Не плачь, дочушка, Мара моя. Врачи обещали протез сделать. Так что ещё станцуем.
Только тяжёлым был тот протез. И скрипел при ходьбе.
После окончания школы хотела я пойти учиться на танцовщицу. Но отец сказал:
- Танцами сыт не будешь, Мара моя.
И собственноручно отвёз меня в Витебск, в кулинарное училище.
- Эта профессия, дочушка, на все времена - кем люди ни работают, а есть хотят всегда. И сама голодной не будешь.
Так в Прокоповой породе появился первый танцующий повар.
Но проработала я неделю, и понесло, закрутило Мару по судьбе…
…Во сне часто слышится мне:
- Мара моя…
Я становлюсь в позу «руки в боки», вздёргиваю подбородок и… Но скрипит где-то протез – это ищет Мару чёрный-пречёрный Бабай-Угольщик, и я в страхе просыпаюсь. Тихо и темно в доме мечты, который построил мой папка.
Уже светает, на железке пыхтит поезд, скоро отправится в свой каждодневный маршрут, гуднёт у Михалово и полетит дальше. Жизнь продолжается…
А из далёких миров всё зовёт меня голос:
- Мара моя…
2021
НРАВИТСЯ 5 |
СУПЕР 3 |
ХА-ХА |
УХ ТЫ! |
СОЧУВСТВУЮ |
Файны артыкул! Адразу бачна Пракопаву пароду!
БАРЫС вАлосаЎскі, зараз еду да Мары. Перакажу твае словы. Будзе радая.
Как всегда - замечательно! Воспоминания, трогающие за душу.
Nibbler, сёння адвёз Мары раздрукоўку твайго вялікага водгуку на яе творчасць і свайго адказу табе, бо сама жыве на дачы па вуліцы Аршанскай з тэевізарам без паказу - з адным гукам. Арамантаваць тэлек не можа знайсці майстра, а дайсці да кампутара ў кватэры на пятым паверсе "кітайскай сцяны" не мае моцы. Месяц яшчэ збіраецца дачнічаць, а потым на таксоўцы пераедзе ў зімовы прыстанак. Твая ацэнка яе творчасці ўзрадавала. Баіцца дрэнных водгукаў, бо ад іх апускаюцца рукі і знікае творчая думка.