843. МАРА МОЯ. Лисичёнок (Гурко) Тамара

 Сведения об авторе смотреть здесь.

 На общей кухне, в бараке, где буду жить теперь я, темно и тихо. Плита, стоящая посерёдке, пышет теплом, а через дырочки светятся угольки. Топят здесь, на Донбассе, не дровами, а углём, чёрным-пречёрным. Только кажется мне, что это не угольки светятся, а глаза Бабая-Угольщика, человека, который живёт в шахте. И страшно, и одновременно любопытно посмотреть на него. Тем более, так хочется компота вишнёвого, что в кухне стоит в большой кастрюле. Это оттого, что налопалась вареников с картошкой и творогом. Вареники-то стояли в миске, в нашей квартире, а компот мамуля почему-то оставила на кухне. И что теперь делать? И пить хочется, и боязно. А вдруг тот Бабайка увидит незнакомую девочку да как даст по башке чёрным кулаком? Ой, ой! И не увидят тогда свою внученьку-пташечку мои михаловские бабули Мариля и Проска.

 И вдруг услышала я папкин голос:

 - Мара моя, доченька, ты где?

 И стремглав бросилась к нему:

 - Папка, там Бабай-Угольщик.

 - Мара моя боится Бабая? – улыбнулся ласково отец.

 Щёлкнул выключатель. Яркий электрический свет залил кухню. Спрятался в плиту чёрный-пречёрный Бабай, притворившись угольком.

 Я напилась компота и уселась на железную кровать, которую поставили здесь, наверное, для детей, что б они прыгали на её пружинах до потолка, что мы и делали, создавая невероятный шум.

 Скоро кухня наполнилась жильцами барака. Кто ел тут же, кто уносил приготовленную еду в квартиру. Потом мужчины уселись играть в домино, а женщины занимались кто чем. Ко мне подсели Борька и Егорка, и Лара со Светкой.

 И тут папка, стукнув последней костяшкой, взял в руку гармошку и сказал:

 - Мара моя…

 Я, поняв его, вскочила, стала в позу «руки в боки», вздёрнула вверх подбородок и запела:

 - Барыня ты моя, сударыня ты моя…

 Притопывая ногами, затем раскинув руки, несусь вокруг плиты.

 Не выдержал и отец. Передав гармошку дяде Семёну, начал выписывать ногами такие кренделя, что все только диву давались. А когда пошёл вприсядку, и мама присоединилась к нам.

 Нам хлопали и кричали:

 - Давай, бульбаши! Давай, пляши!

 Запыхавшиеся, но довольные, мы кланялись. Папка прижимал меня к себе:

 - Мара моя, Прокопова порода.

 И целовал в макушку.

 А я действительно была похожа на него. А ещё больше на его сестру, тётку Любу. В Михалове так и говорили:

 - Вылітая Любка расце. Пракопава парода.

 По этой породе меня ещё узнали на одном мероприятии городском. Подошёл уже седеющий мужчина и спросил:

 - Ты Мара?

 Я вздрогнула, потому что за много лет отвыкла от этого имени.

 - Была Марой, - ответила.

 - Значит, угадал, Прокопова порода.

 У папки было две мечты, две мары – первая исполнилась, родилась я. Вторая – построить собственный дом. Для того он и уехал на Донбасс.

 Обычно по вечерам я забиралась к родителям в кровать, укладывалась посерёдке, и папка, обнимая одной рукой меня, другой – маму, рассказывал, какой он построит для нас дом – красивый и уютный, с большим садом и летней кухней. Такой он высмотрел у местных жителей – хохлов.

 А когда приезжали в отпуск в родное Михалово, брал меня за руку:

 - Пойдём, Мара моя, место для хаты выбирать.

 Бродим мы с ним по михаловским просторам подолгу.

 - Вот здесь хорошо, - говорил папка, взобравшись на холм между Пунтами и Озерцами. – Воздух. Небо. Простор.

 Любил мой папка простор, мучилась его вольная душа в шахте, да и нога от той тяжёлой работы болела.

 - Или вот здесь, - останавливался у купины берёз. – Слышишь, Мара моя? Так пахнет раздолье, воля вольная.

 Часто к нам присоединялись мама с Валериком. Бродили без устали. Собирали грибы. Я плела венки, всем четверым нахлобучивала на головы.

 А вечером ладили гулянку. Гуляли два раза – когда приезжали и когда отъезжали. И опять под гармошку ставил папка меня в круг и говорил:

 - Покажь, Мара моя, породу Прокопову.

 И я, подбоченясь, шла по кругу, перебирая ногами:

 - Барыня ты моя, сударыня ты моя…

 Срывался в пляс папка, а за ним, раскинув руки, мама. Не плясал только наш Валерик, зато громче всех хлопал в ладоши.

 Папка души был широкой, хлебосольной. Прослышав, что Шурка Прокопов приехал в отпуск, набегали друзья-приятели, и всем находилось и место за столом, и чарка-шкварка. Ругалась баба Мариля:

 - А мой ты сынок любы, гэтак на хату ніколі не назбіраеш.

 Но заступался дед Прокоп.

 - Хай пагуляе. Што ён у той шахце бачыць?

 А папка только смеялся, хвастался Марой сваёй и рассказывал про вторую свою мечту – дом с садом и летней кухней.

 - Як зараблю грошай, вунь там, - махаў рукой на пагорак, - пабудуюся.

 И снова уезжали мы на Донбасс. Теперь уже и Валерика забирали. А там папка с мамкой – на работу в шахту, а мы с Валериком – в школу. Вечерами – посиделки в общей кухне, разговоры. Каждый о своём, а папка вновь о своей мечте-маре.

 Всё больше беспокоила его нога, болела на погоду и после работы в шахте. И, так и не собравши полной суммы на хату, решили перебраться в родную Беларусь.

 На том месте, где он хотел поставить свою мечту, сельсовет не разрешил. Потому решили строиться в Лепеле.

 …И вот мы уже в своём доме. Правда, тристен ещё без окон и дверей…

 Но лихо беда начало. На новоселье собралась родня, соседи. Выпили, закусили и, как водится:

 - Мара моя…

 Руки в боки, подбородок вверх:

 - Барыня ты моя, сударыня ты моя…

 И папка с мамкой, и даже не танцующий Валерик, и гости все бросились в перепляс. Исполнились две мечты Шурки Гурко - сына Прокопа из Михалово: и дочка растёт умница да красавица – Прокопова порода, и дом стоит.

 А ноги болят всё больше. И нет сил терпеть. Не помогают уже мазь и травки тёщины. Гангрена! Надо отнимать ступню.

 - А кто ж плясать будет с Марой моей? – плачет папка.

 И я, привыкшая видеть его весёлым и задорным, плачу вместе с ним.

 …Сначала отняли ступню, потом – выше. Лежит папка в больнице, зовёт дочушку:

 - Мара моя!

 Прибегаю и не могу сдержать горьких слёз, а он, сам со слезами на глазах, утешает:

 - Не плачь, дочушка, Мара моя. Врачи обещали протез сделать. Так что ещё станцуем.

 Только тяжёлым был тот протез. И скрипел при ходьбе.

 После окончания школы хотела я пойти учиться на танцовщицу. Но отец сказал:

 - Танцами сыт не будешь, Мара моя.

 И собственноручно отвёз меня в Витебск, в кулинарное училище.

 - Эта профессия, дочушка, на все времена - кем люди ни работают, а есть хотят всегда. И сама голодной не будешь.

 Так в Прокоповой породе появился первый танцующий повар.

  Но проработала я неделю, и понесло, закрутило Мару по судьбе…

 …Во сне часто слышится мне:

 - Мара моя…

 Я становлюсь в позу «руки в боки», вздёргиваю подбородок и… Но скрипит где-то протез – это ищет Мару чёрный-пречёрный Бабай-Угольщик, и я в страхе просыпаюсь. Тихо и темно в доме мечты, который построил мой папка.

  Уже светает, на железке пыхтит поезд, скоро отправится в свой каждодневный маршрут, гуднёт у Михалово и полетит дальше. Жизнь продолжается…

 А из далёких миров всё зовёт меня голос:

 - Мара моя…

2021