Сведения об авторе смотреть здесь.
Лето. Июнь. 13-е. День святой Троицы. Над синим морем показался краешек солнца. И в это время раздался крик младенца. Это на свет появилась девочка Мара - Мечта с беларусского. Так назвали её молодые родители, Шурка и Яня из Белоруссии.
У Шурки было две мечты – родить девочку Мару и построить дом. Одна сбылась, а на другую надо было ещё заработать денег. Вот и приехал он с молодой женой в Жданов (теперь Мариуполь), где жили двоюродные сёстры. Около моря жилось, конечно, хорошо и весело – воздух и вода, фруктов хоть завались. Но решили на семейном совете, что самый заработок в шахтах. Работа тяжёлая, но оба молоды – сдюжат.
Правда, молодого отца беспокоила болячка, заработанная им в армии – отморозил палец на ноге. Врачи предлагали отрезать, но Шурка отказался наотрез. Мазал мазями да травки целебные прикладывал – авось обойдётся.
Шибко Шурка боялся, что с отрезанным пальцем не нужен он станет Янине, первой красавице в округе. И как не уговаривали его родители, батька Прокоп и матуля Мариля, настоял на своём. А на деньги, собранные на операцию, сыграли свадебку.
Поначалу жили в отцовской хате все вместе: сёстры-братья Шуркины, родители, сами молодые – хоть и тесно, но дружно. А через годик, когда появился на свет сынок Валерик, решил Шурка: баста, надо свою хату строить.
Оставили маленького Валерика батькам да и укатили в Жданов (теперь Мариуполь). Уже там родилась дочка Мара. И её через полгода от рождения отвезли бабкам на попечение, а сами – на Донбасс, в шахту. Там их переименовали на городской лад. Стали они с тех пор зваться Сашкой с Ниной.
Жилось им в Украине сытно, весело и интересно. Сначала в съёмном жилье обитали, у местных хохлов снимали комнату в хатке-мазанке. Там хозяйка тётя Катя научила молодую беларуску готовить настоящий украинский борщ с пампушками. Первый раз, как приготовила Нина тот борщ самостоятельно, чуть Сашку своего не отравила перцем. Не знала она, что перец горький бывает разных сортов - и поострее, и послабее – да и бухнула в кастрюлю целый большой стручок самого жгучего.
Пришёл Сашка со смены, поцеловал жену, руки вымыл чёрные от угольной пыли, да за стол сел, борщом пахнет на всю летнюю кухню. «Молодая жёнушка быстро научилась по-местному стряпать», - подумал он. Взял ложку, зачерпнул полную, хлебнул, да чуть не задохнулся: во рту печёт, в горле саднит, из глаз слёзы прут. Аж Нина испугалась.
- А Шурачка родненькі, што з табой? – чуть не плачет. – Я ж усё рабіла, як цётачка Каця казала.
Откашлялся Сашка, жену схватил в охапку.
- Што, хацела мужыка атруціць? Хахла можа якога намеціла ўзамен? – смеётся он и кружит молодую свою красавицу жену по кухне, кружит и смеётся, смеётся и кружит.
Весёлый был и добрый бульбаш Шурка из далёкого Михалово. Дружно жили молодые. Да только по деткам малым печалились: как они там без родителей? Валерик уже большенький, а Марочка маленькая совсем, без мамкиной титьки и ласки тяжко ей.
А и Валерику, и Марочке–Тамарочке - как окрестили её бабули Мариля и Проска – жилось вольготно и занимательно.
- Ай-вой, што гэта за імя дзіцяці далі? – негодовали они хором. – Што гэта за Мара такая? Лепш хай будзе бы цётка – Тамарай.
Дед Прокоп был за Мару, но куда один дед против двух баб попрёт? Так и звали внучку: дед – Марой, баба Проска – унучачкай, баба Мариля – птушачкай, а в Михалово – Тамарачкай.
Валерик рос малышом послушным и рассудительным. Был серьёзным как взрослый. А как же – он ведь старший братик, не то, что эта малая малявка, сеструха-Маруха. Не успеешь оглянуться, уже умчалась на другой конец Михалово. Баба Проска причитает:
- Ай-вой, а дзе гэта мая ўнучачка? Толькі кубак малака наліла, а ён ужо во пусты. А яе нідзе няма – ні ў двары, ні ў хаце. Бяжы, Валерычак, мо да Пракопавых пагайдала.
“Ага, дагоніш яе”, - думает Валерик, но послушно идёт искать непослушную и живую как ручеёк Марочку-Тамарочку.
А та уже влетает в хату деда Прокопа и бабы Марили да со всего разгона падает бабе в руки.
- А божачка, ну што тая птушачка лётаеш, - журит её бабуля.
- А дзеда дзе? – крутит головой маленькая непоседа.
- Ну, ідзе, у хляве, парсюку есці панёс.
- Ну, то добра, - успокаивается Марочка-Тамарочка.
Не опоздала сегодня она с дедом в обход пойти на железнодорожную линию.
- Есці будзеш? Во яйка ўсмятку, як ты любіш.
- А дзед што будзе есці?
- Кашу ячную з грыбамі.
- Тады і я – кашу.
Наевшись каши, идут задами к линии. “Эх, - думает Мара. – Кепска, што задамі рушым. Каб па вулцы пайшлі, дык усе б пабачылі, што яна ідзе з дзедам у абход. Ці каб цётку Анюту сустрэлі, ці Ленку, тыя б разнеслі па вёсцы, а так толькі Сямён Яршоў ідзе з фермы”.
- Ой, грыбок! – отцепилась от руки деда Мара. - А вунь другі!
А дед уже на линии. Постукивает молотком по рельсам. Сейчас Мара как выскочит из кустов да как напугает деда: «Ой-гой!» Ха-ха-ха!
Деду - работа, а девочке – увлекательная прогулка. Вон – цветок незнакомый, надо сорвать, показать бабуле Проске, она все-все цветочки знает, собирает их, сушит, а потом делает чай и лекарство. А здесь бабочка села на травинку, красивенькая, крылышки в горошек, как у Мары фартушок.
А вот жук ползёт, усищи выставил, пугает девочку. А она не боится, бежит, бежит, бежит, то обгоняет деда, то позади букашку какую разглядывает и думает, как много интересного и всё надо узнать за жизнь свою.
Весело ей жить между двух деревенских хаток, в любви и ласке купается Мара будто в купели, и ещё не знает, какая ей уготована судьба. Детство будет розовым, юность золотой, замужество окрасится в серые цвета, а с рождением ребёнка мир станет чёрным-пречёрным, как Бабай-Угольщик, что живёт в шахте, на которой работают Марочкины родители.
А вот и они в отпуск приехали. Бежит их Марочка к поезду встречать да не узнаёт с первого взгляда, озадачивается: “Што за цётачка незнаёмая з нейкім дзядзькам стаяць на прыпынку Лазовікі? Цётачка ў ружовай сукенцы, з каралькамі на шыі, на дзядзьку хромавыя бліскучыя боты і пінжак з кішэнямі”. А он вынимает из них конфеты, говорит:
- Ну, што, дачушка любая мая, не пазнала татку?
И матуля руки раскинула, в охапку Мару схватила.
- Дачушка, дзетка мая! – целует и пахнет знакомо и незнакомо одновременно, но так вкусно, что Марочка понимает: её это мамка родненькая.
И папка её. Прижимается щекой к его лицу. А конфеты она не любит, пусть папка Валерику лучше отдаст, тот лопает их за обе щеки.
С приездом Яни и Шурки в обеих деревенских хатках становится шумно. Вынимаются из чемодана подарки - бабе Проске и бабе Мариле цветастые одинаковые платки, чтоб не было обидно, деду Прокопу городскую рубашку в голубую полоску, Марочке-Тамарочке сандалики, Валерику туфли к школе. По мелочи – своим братьям и сёстрам меньшим.
Ладилось большое застолье, в погожие дни прямо во дворе то одной хаты, то другой. Гуляло не только Михалово, но и друзья-приятели Шуркины, и подруги Янины из Боровно, Лозовик, Пунтов, Горок. А как же, донбасские богатеи прибыли!
И бежала Марочка по Михалово, раздавая направо и налево конфеты и печенье - каждому встречному кусочек её радости: папка с матулей приехали!
Грустила она, провожая их, но недолго – впереди забот-хлопот по горло: бабе Проске помочь, бабу Марилю проведать, а зимой с дедом Прокопом возле тёплой печки поговорить-полалакать.
Трещат дрова, пляшет огонь свой безумный огненный танец. И, глядя на него, спрашивает Мара деда:
- Дзеда, а хто прыдумаў агонь?
Дед аж поперхнулся: “Ну і ўнучачка! Адкуль у яе маленькай галоўцы такія думкі з’яўляюцца?” – дивится он.
- Ну, гэта… - начинает издалека.
- Не гэта, а то, - перебивает его дочка-насмешница Тамара. – Жылі-былі людзі ў пячорах, дзе было холадна бы ў пограбе, павалілі дрэва, насеклі дроў, камень аб камень пацерлі, вось табе і агонь.
- Вось апантаная, - сердится дед на дочку. – Дай паступова распавесці дзіцятку, каб ведала, што да чаго.
- Ага, каб жа гэта было адно пытанне, а то гэты дзяцёнак іх табе сто за вечар задасць, толькі распавядай, хоць ноч. А мне спаць трэба, бо рана ўставаць.
Кровать тётки Тамары стояла напротив печки, возле которой сидели дед с внучкой. Ничего не поделаешь, подчиняется дед:
- Пойдзем, Мара, укладвацца. Заўтра і пра агонь табе распавяду, і пра ваду, і пра зямлю.
Тепло внучке и уютно возле дедова бока. Сопит она тихонечко курносым носом и видит сон, как она с дедом прокопом ходила в обход по линии. Шла-шла и провалилась в погреб, который назывался почему-то пещерой, и в нём сидело много людей. Они тёрли камень о камень, чтобы добыть огонь. А она их пожалела и дала коробку спичек. И люди говорили ей спасибо и танцевали возле огня, что разжёгся спичками. А она гладила огонь рукою, и был он не горячий, а ворсисто-пушистый, и не трещал, а мурлыкал, как кот Рыжик. Проснувшись, поняла, что мурлыкал и вправду кот у неё под ухом.
В хате было тихо и тепло. И дедуля, и тётка Тамара ушли на работу. Только чем-то гремела баба Мариля в тристене.
Некогда было рассиживаться и Марочке-Тамарочке, она со вчерашнего не видела Валерика и бабу Проску. “Як яна там без мяне?” – торопилась Мара в свой второй родной дом.
А когда пойдёт Тамарочка в первый класс, то целый год будет жить у тёти Любы с дядей Пашей в Городенце, поскольку учиться ей предстоит в Заслоново. И станет она «не разлей вода» с двоюродной сестричкой Наталкой, будет учить её писать буквы. Наталка ведь младше, в школу пойдёт через два года, а пока лишь умеет играть в куклы да забавлять маленького Славика. Тётя Люба научит Тамарочку шить, и ей это умение пригодится в жизни, ведь она такая длинная…
А на Донбассе тем временем Саше с Ниной дадут квартиру в бараке в посёлке Дарьевка.
И надумают они ребятишек перевезти, чтобы, значит, с родителями росли, а то некоторые досужие тётки с Боровно да с Горок пугают малых, что будто сиротки они при живых родителях.
Бабки Проска с Марилей в крик-плач:
- Ай-вой! А куды гэта нашу ўнучачку-птушачку забіраюць? А што мы без яе рабіць будзем? А хто ж ахрап’я назбірае парсюку. Ай-вой, божачка-заступнік, памажы! А на тым Данбасе дзіркі ў зямлі, дык і праваліцца туды наша ўнучачка-птушачка.
Дед Прокоп, хотя у самого слёзы близко, шумит на них:
- Сціхніце ўжо галасіць, да бацькоў родных едзе. Дый свет паглядзіць. А то надумалі дзіця да спадніц сваіх папрывязваць.
Тамарочке самой и хочется поехать, и боязно – а вдруг там действительно дырки, про которые говорят бабули? И Михалово родное жалко – кустики, цветочки, тропиночки – как она без них? А малина и земляника, а грибочки? И берёзка у калитки, и кот Тишка, и цыплятки… “Ай-вой, можа, сапраўды не ехаць? – думает девочка Марочка-Тамарочка.
Но уже приехал папка, и собраны платья-кофты-юбки. Только куклу Лизу оставляет Мара здесь, на своей кроватке, пусть сидит в подушках, дожидается следующего лета, когда у Мары будут каникулы…
Ой, это же целый год! – пугается девочка. – Так долго. А потом улыбается: и совсем недолго. Вот в Заслоново когда училась, год пролетел как один день. А всего учиться надо 10 лет… Целых 10 лет! Опять хмурится и вздыхает Мара:
- Якое доўгае жыццё…
Но прошли-пролетели и 10 лет как одно мгновение. И вот уже папка опять везёт Марочку-Тамарочку, как тогда на Донбасс, теперь в город Витебск. Учиться на повара. «Почему на повара? – не понимает Мара. - Я и так умею готовить и борщ украинский, и суп грибной, и даже крупеню, и клёцки делать, и вареники лепить… Танцевать хочу!»
- А ты танцуй, дачушка, Мара мая, танцуй, - соглашается отец. – Толькі танцулькамі сытая не будзеш, а повары галоднымі ніколі не бываюць.
И прав был мой мудрый папка, сыта я была, может, потому и танцевала, и пела, и смеялась, смеялась…
Жизнь – чудо как хороша! Я её люблю, просто обожаю. И город Витебск люблю, и людей. В нём столько хороших людей, и Тамарочку все любят, прямо как в её родном Михалово. И на Донбассе. И весь мир добрый. И люди в нём. «Ой, сколько я уже прожила? – думает. – А впереди ещё дней немереное количество. И где-то там ждёт её любимый.»
Боже, какое это счастье – любить и быть любимой! Идти вдвоём по жизни рука об руку. А жизнь такая длинная…
А потом… А потом была первая трагедия в этой счастливой жизни – умер самый добрый на свете папка. Было ему всего 43 года.
И тогда впервые подумала: «Какая короткая жизнь…»
А потом разрыв с любимым и никому не нужная свадьба. И первый в жизни Марочки-Тамарочки человек, который её ненавидел – злюка свекровь.
И таких людей стало появляться всё больше и больше. Жизнь прямо кишела ими – муж, свёкор, новый мамин муж. И даже мама, самая родная, перестала любить её и её сыночка.
И мир из розового и золотого сделался серым и невзрачным. Будто померкло небо, а солнце навсегда опустилось в ночь. А Марочка-Тамарочка не могла жить, окружённая ненавистью, она привыкла к любви.
А жизнь такая длинная и сама ещё такая молодая – 25 годков от роду, а сыночку - два всего.
Как жить дальше? Может лучше в омут головой?
Но как же сыночек? Ты-то четверть века прожила, а его за что жизни лишать? И бегом–бегом от воды, вода – беда, утащила колечко её обручальное, а вместе с ним и счастье. И не поймёт она никак, короткая жизнь или длинная.
Жизнь без счастья – разве это жизнь? Это мука смертная. И тянется она, длинная и безрадостная, год за годом, чёрная-пречёрная как Бабай-Угольщик, что жил в шахтах.
Чёрное небо, чёрные солнце и луна, и слёзы. Чёрный мир без радости, любви и добра. Только иногда мелькнёт лучом золотым краешек солнца, как тогда, когда родилась Мара – в июне, 13-го, на день святой Троицы. А ещё - когда пишет Мара-Тамара свои розово-золотые воспоминания. Знать, пришло их время, а жизнь оказалась такой короткой – уместилась в несколько тетрадных листков.
А чёрный цвет так идёт к седым волосам Мары-Тамары. А люди – они такие разные: и хорошие, и не очень. И у каждого своя жизнь - у кого длинная, у кого короткая. Это как кому покажется.
Переделаю свою судьбу, перетолкую –
Чистый лист возьму и счастье нарисую,
Радость и любовь, удачу тоже,
А себя я сделаю чуть-чуть моложе,
Нарисую домик с тёплой печкой,
Кот клубком свернётся на крылечке,
У калитки вырастет берёза,
А на клумбе – розовая роза.
Нарисую в левом уголочке
Бабушку в цветастом ситцевом платочке,
Во дворе траву с хрустальною росою
И девчонку с русою косою,
А ещё – летучие качели,
Снег, моря и снежные метели,
Лето и весну, и осень золотую,
Что душа захочет, то и нарисую.
Нарисую, как под синим небом
Колосится нива зрелым хлебом,
Как летят по небу облака,
И как плещется волной река,
И поющее любовь весною чудо –
Соловья нарисовать я не забуду
И, конечно, солнце, звёзды и луну,
И ночную нарисую тишину,
А вверху по самому по краю
Радугу цветную разбросаю…
Переделаю судьбу, перетолкую –
На бумаге счастье нарисую
И пойму, что счастье это
Я уже давным-давно видала где-то,
Только я его не замечала,
Мимоходом пробежала,
Но зато рисунок мой простой
Навсегда останется со мной.
И в руке его сжимая,
Постучусь однажды я в ворота рая.
Меня спросит сам Пётр святой:
- Что ж имеешь ты с собой?
- Жизнь свою – в рай пропуск.
И поставит Пётр штамп, конечно, «Допуск».
2021
НРАВИТСЯ 6 |
СУПЕР 5 |
ХА-ХА |
УХ ТЫ! |
СОЧУВСТВУЮ 2 |