943. Лепельщина без прикрас. РОДНЯ ПО КРОВИ ИЛИ ПО ДУХУ? Лисичёнок (Гурко) Тамара

Сведения об авторе смотреть здесь.

 В  полгода  Тамарочку  из  большого украинского  города  Мариуполя привезли в  маленькую  беларусскую  деревеньку  Михалово.  Она ещё  не  знала,  что  для  неё  это будет  рай на  земле, потому  как  окружили  её  заботой  и  любовью  две  бабушки  и  дедушка, да  многочисленные  незамужние  тётушки  и  неженатые дядюшки. Наперебой  кормили,  поили,  тетешкались  да  нянчились. Будто  в  купели  купалась  девочка  в  нежности  и  ласке. Подрастала сама,  выходили  замуж  и  женились няньки, но  всё  равно  оставалась  она  всеобщей  любимицей.  Думалось,  что  на  свете  лучше нет  людей,  чем  её  родичи. А  как же  иначе,  ведь  кровь  одна  течёт в  жилах,  а  кровь, известно,  не  водица. 

   Но  однажды случилась  беда,  большая-пребольшая. Вышла  Тамарочка  замуж,  и  родился  у  неё  сыночек со  страшным  диагнозом - ДЦП.

 В  то время  жила  она  далеко  от  края  родного, из  близких  никого,  только  муж-тиран  да  свекровь-злыдня.  Вспомнила  Тамарочка,  как  любили  её  в  детстве,  да  и  решила вернуться.  Перво-наперво  к матушке родимой  под  крыло  нырнуть.  А  матушка  как  увидела,  что  дочка  с  горем  на руках, да  вскричала  голосом  надрывным:

 - А  дачушка  ты  мая,  не  магу  цябе  прыняць,  бо мужык жа  чужы ў  мяне. Ты  ж  робіць  не  зможаш  з  такім  дзяцёнкам, а  есці  абодвум  трэба,  дык  ён  карміць вас не  буде.  Гэта  не  родны  бацька. Едь  назад,  к   свайму  мужыку.

 Бухнулась  я  на колени, прошу-умоляю  не  прогонять, говорю,  что  муж да  свекровь  изгаляются  надо  мной  да  над  сыночком,  не  поеду  назад, а  коли  откажет, то  вовсе  пропаду,  хоть  в  речку  с  головой.

 Сжалилась  мать:

 - Не  хачу  людскіх  перасудаў. Скажуць  яшчэ,  што  дачку  родную  не  прыняла.  Жыві ўжо,  а  там  паглядзім.

 Пустила  жить  в  тристен, сама  с  сожителем  в  хате  обосновалась.  Утром,  как  тот на  работу  уйдёт,  миску  с  варевом  каким  через  порог  сунет:

 - Еш,  дачушка,  пакуль не  прыйшоў.

 Ложку  себе,  ложку  сыночку,  слезами приправляя, не  жуя  глотаю, от  страха  дрожа, давлюсь  пищей  той,  будто подаянием,  благодарю  родимую  за  приют  да  ласку.

 Баба  Проска из  Михалова  приехала:

 - Ай-вой,  унучачка  любая, а  куды ж  ты  с  таким  горам к  матцы?  Жыла  б з мужыком  ды  пакарылася,  усё  ж  малышок  родны  ягоны  сын. Тым  больш  у  нашай  радні такіх  ніколі  не   нараджалася,  іхная  гэта  кроў,  бо  свякроўка  твая  варажэйка».

 - Не  могу  назад  поехать, - заплакала  я,  со  свету  они  меня  сживают.

 И  стала  просится  к  бабе  Проске  пожить. А любимая  бабуля  в  ответ:

 - Дык  Лёнька  э  Данбасу   прыехаў,  месца ў хаце - самім  не  павярнуцца.

 И  посоветовала  мне  сдать  сыночка  в  дом  инвалидов. Прижала  я его к груди,  заплакала  горько-горько. Обидно  и больно  стало,  потому  как  думала, что лучше  моей  родни на  всей  земле  не  сыскать.

 Мамина  младшая  сестра  с  Северов  приехала,  квартиры  и  машины меняла  как  перчатки,  богатством своим  кичилась   направо  и  налево.  Мне  наказала, чтобы  в  людных  местах  к  ней  не  подходила и  не  признавалась, что  являюсь  её  племянницей.  Ей, мол,  стыдно иметь  в  родне инвалида.

 Сын  её старший,  как-то увидев  меня  на  Матешинском  рынке,  так  сиганул, что только  пятки  засверкали.  Младший,  который  на  Северах  жить  остался,  в  отпуск явившись, зашёл однажды  в универсам,  а  там  я  за  ручку  с  сыном. Собралась было  поздороваться,  а   он  как  от  чумной  так  в  дверь  магазина  ломанулся, что  бабок, торговавших  на  крыльце овощами,  напугал.

 - Пьяный  или  дурной? - заругались  они  вслед  ему.

 А  я,  сердце  горечью  скрепив,  поплелась  как  оплёванная,  чтобы  спрятаться  и  от  родни  такой,  и  от  мира  всего  в  клетке на  пятом  этаже.

 А  одна  из  двоюродных  моих  сестёр и  вовсе  обозвала  меня:

 - Ты  никто  и звать  тебя  никак,  не  появляйся  на моём  пути.

 Зашлась  душа  от  боли  нестерпимой,  поняла  я,  что  одна-одинёшенька  в  огромном  мире  оказалась.  Подумала,  что  коли  отреклись  родные  мои  кровные  от  меня,  то  придётся  среди  чужих  как-то  выживать. И  так  привыкла  к  своему  одиночеству,  что  даже  людей,  которые  относились  доброжелательно,  чуралась. Так и  жила… На  работу  схожу да  бегом в  клетку  квартирную.  Когда  поплачу,  когда  погрущу,  а  иногда  запою–закричу  в  голос:

 - Зялёная  вішня  з  пад  кораня  выйшла,  аддала  мяне  мама,  дзе  я  непривычна…

 Моей  любой  бабы  Проски  песня.  Уж  очень  она  под  моё  настроение  подходила.  Но  вот однажды негаданно-нежданно   нашла  себе  друзей  по  духу  близких, живущих  по  заповедям  Божьим: не  убий, не  укради, возлюби  ближнего  своего… -  прихожан  церкви  евангельской.  Окружили  они меня  заботой  да  лаской,  сыночка  как  равного  приняли. И  будто  наново  родилась  я,  снова  как  в  детстве почувствовала  себя  любимой. Рьяно  взялась  слово  Божье  изучать,  молилась  усердно,  службу не  пропускала.  Да  вот  только  не  заладились  у  меня  отношения  с  Богом,  потому  как  вопрошала  его беспрерывно:

 - За  что, Боже, судьбу  такую  уготовил,  что  отвернулись  все  кровные родственники  от  меня? За  какие  грехи  страдаю  душой  больною?

 Не  отвечал  Господь,  а  церковные  братья  и  сёстры мои говорили,  что  веры  мало  у  меня,  потому  не  открывается  мне  Бог.  Как  так? - не  поняла я, обиделась  на  Бога и  ушла  из церкви. И  враз  будто  осиротела,  опять  накатила  тоска  и  отчаяние. Петлёй  захватило  сознание  одиночество.  Опять  как  улитка  в  домик  печали  уползла.

 А  вот прихожане церкви  не  открестились  от  меня. Звонят,  навещают,  от  дум  горестных  отвлекают.  Оля  Мадатова   придёт,  помолится,  утешит,  стрижку  модную  наведёт,  и  вновь   засияет  мир  красками,  жить  захочется.  Худоешко  Володя,  мастер на  все  руки,  сыну  с  ремонтом  дачи  помогает. Сын  его,  Алексей,  прослышав,  что телевизор у  меня  сломался,  недолго  думая,  свой  приволок,  плазму.  Семья  Липских в  любое  время  суток на  помощь  спешит, только  позови.  Дымманы - Рая  и  Олег - через  два  подъезда  живут,  всегда  на связи.

 А в  этом  году  решили  мы  собираться  раз  в  неделю,  домашкой.  Пироги  печём,  чаи  гоняем, слово Божие  читаем.   Под  гитару  Олега песни  поём  христианские.

 Хорошо  мне  с  ними,  тепло,  уютно.  Роднее  родных  они  мне.  Да  только  всё  одно  душу грустью  щемит, вопросом  задаюсь: «А  как  же  кровь  родная,  не  водица  ведь,  неужто  насовсем   сродники  мои  вычеркнули  нас  с  сыночком  из  памяти  своей?»  Или  коли  помнят,  то  как  никчемное  существо, которое  «НИКТО и  звать  его  НИКАК».

 А  ведь  сынок  мой,  вопреки  прогнозам  врачей,  встал  на  ноги, и  теперь  первый  мой  помощник.  И  люди  не  чураются  его,  по  городу  идём  вместе,  мужики  останавливают,  за  руку здороваются,  по  плечу  уважительно  хлопают:

 - Ну, ты, Димон, молоток,  справные  парники  построил!

 Блукач  Валацужный  в  походы  берёт  иногда.

 Соседи,  которые   когда-то  из  песочницы  выгоняли,  теперь  завидуют: сынок мой  и  в  магазин, и в  аптеку,  и  услуги какие  оплатить, огород  вскопать,  забор подправить -  всё  на  нём. И  вроде  нет  повода для  грусти  и  печали,  а  всё  одно  хотелось  бы,  чтобы  после  смерти  моей родная  душа  с  сыночком  была. 

 И  опять  по  ночам  вспоминается  мне  детство  моё,  где  любили  меня  и  лелеяли  тётушки  да  дядюшки, две  бабушки  и  дедушка. Будто  наяву  слышу  песни,  которые  пели  за  праздничным  большим  столом, что  смастерили  под  яблоней  дядьки  Ванё  и  Коля,  которые  наперебой  гордились  своей  красавицей  да  умницей племянницей  Тамарой.  Всего-то  полжизни  прошло, а  их  дети  сторонятся  меня,  вроде  как прокаженная  я.  Странно как-то  и  непонятно,  словно  кровь  другая.  Может в  процессе  жизни  изменения  в  ней  произошли,  элемент  какой  потерялся сердечности ли,  доброты  или  милосердия?  Слышала  я,  что  и  между  собой  не шибко общаются.

 Порой  снится  сон  мне,  будто  собралась  вся родня наша  за столом  под развесистой яблоней: дедушки  и  бабушки, мамы  и   папы,  дети  и  внуки.

 Хмельно  и  весело всем,  папка  мой  на  гармошке  играет,  мамка  высоким  голосом  песню поёт, а  я  в  пляс  пустилась по  кругу, ног  под  собой  не  чувствуя.  А  сынок - рядом  вприсядку. И вся  родня  гордится,  что одной  крови  с  нами.  Легко  и  радостно  мне,  да только  вдруг  просыпаюсь,  очутившись  в  реальности,  где   кровь,  что  вода  разбавленная  отравой  злобы, неприятия  и  предательства. И  холодно  мне, и  мрачно,  давит  тоской  душу, а  сердце  болью.

Но  утром  позвонит  Рая  Дымман. Спрашивает:

 - Какие пироги  печь  будем?

  А  к  обеду  вся  домашка  подтягивается. Олег  гитару  настраивает. И вновь  светло  и  весело  вокруг,  будто сам  Господь  в  дом  заглянул.

 И  возносится  песня,  Бога  славящая, высоко-высоко, где  небо  синее да  солнышко  красное. Где  облака  белые, словно  птицы,  летают  невесомо,  да  ветер  вольный  простор  голубой    полощет.  И  очищается  душа  моя  духом  от  горечи  и  печали. Глаза  от слёз  просыхают. Радостно  да легко в  груди  становится.  «Нет, - думаю, - не  одиноки  мы  с  сыночком,   коли  рядом  с  нами  люди,  живущие  по  заповедям  Божьим: не  убий,  не укради,  возлюби  ближнего  своего…

 Послесловие. Из  всей родни  родной  брат  Валерик  отнёсся  к  моей  беде  по-человечески.

 Помогал, чем  мог.  Доставал  дефицитные  лекарства.  В отпуске  возил  Диму  на море.  Говорил,  что  поставит  племянника  на  ноги. Но  умер,  не  дождавшись конечного результата своего старания.

 Дядька Ванё воспринял  мою  беду как свою, стал для  Димы  крёстным, часто  навещал.

 Под  рюмочку, не  стесняясь,  плакал,  жалея  о  судьбе моей,   вместе  горевал,  сопереживая. Умер  от  сердечного  приступа.

 Тётка  Люба, папкина  сестра,  долгое  время  жила  за  границей.  Вернувшись, обосновалась  в  Минске,  звала  к  себе.  Но, получив  к  тому  времени  квартиру,  я  на  переезд  не  решилась. Однако связь  поддерживала  и  с  ней,  и с  дочерью  её,  Наталкой.  Обе  уже  на  том  свете.

 Сестра двоюродная,  для  которой  я  была «никто и  звать  меня  никак»,  прослышав  о  том,  что  мама  моя,  а  её,  значит, тётка родная, при  смерти,  взялась  всячески  обхаживать, подарочки  приносить,  винцом  тётку подпаивать,  чтобы  в  наследство  получить  дом  в  Михалово.  Со  мной  пыталась  подружиться,  даже  вспомнила, как  меня  зовут.  Потому  что,  хоть  там  и жил  в  последнее  время  её  отец,  баба  Проска  завещание  оформила  на старшую  дочь Янину. И  уговорила-таки, переписала  мама  дом  на  неё.  Вот  тут-то  та  и  показала  себя,  кто есть она такая.  Получив  завещание  на  руки,  сразу  же пропала.  А  когда мамка  захотела  приехать  в  Михалово  напоследок, перед  кончиной  проведать  гнездо  родительское,  подышать  воздухом  малой  родины,  даже  трубку  телефонную  не  сняла.  Передала  через  посредников,  что нечего  тут  теперь  тётке  делать,   хата  уже  не  её.

 А  мамка,  хоть  и  была  лежачая, но  при  здравом  уме  и  твердой  памяти,  недолго  думая,  позвонила  нотариусу,  вернула  всё  на  круги  своя. С  той  поры  я  для  сестры  снова  «никто и зовут меня никак».

 Так  может  сказки  всё,  выдумки  про  кровь  родную, коли  чужие  становятся  родными,  а  родные  врагами? Судите сами.

2023