43. Светлый путь. С РАССТРЕЛЬНОГО ХУТОРА - В ГОРОДСКУЮ ТЮРЬМУ. Шуневич Анатолий

Сведения об авторе смотреть здесь.

(Продолжение. Начало смотреть здесь.)

 Июньскую ночь 1943 года мы провели в пуне на хуторе Марьяново, куда после расстрела 13 мужчин из Валовой Горы заперли женщин и детей. Ещё хорошо не рассвело, а уже женщины были на ногах. С улицы доносился разговор между переводчиком и старым немцем. Моя крёстная тётя Павлина Сидяко объяснила, что немец чем-то недоволен и обозвал собеседника польским швайном. Затем открылись ворота пуни. Переводчик сказал, что, если кто попробует убежать, застрелят 10 заложников, и пускай дети пока остаются в помещении. На сборы даётся 10 минут.

 На дороге уже выстроилась колонна немцев. Напротив пуни стоял огромный конь, запряжённый в большую повозку с высокими красными колёсами. Узники быстро управились со сборами. Немец приказал малых детей посадить в повозку, а матерям и большим детям пешком идти следом. Замыкали колонну несколько солдат в касках с оружием на груди.

 К фурману обратилась тётя Павлина и на польском языке завела с ним разговор. Затем крёстная забрала у моей матери ведёрко и поставила на незанятое детьми место на подводе, а маме сказала, чтобы держалась за борт и успокаивала малышей.

 Сильный конь тянул повозку, спокойно переставляя толстые ноги. Где-то через час наша колонна подошла к Минскому шоссе, по которому двигались большие грузовики с прицепленными пушками и полными кузовами солдат.

 Как только на шоссе образовался разрыв в потоке техники, наш фурман переехал на вторую сторону дороги, а за нами подбегом перешла колонна женщин со старшими детьми и охраной. Теперь наша подвода двигалась по обочине шоссе, а колонна пленных сельчан растянулась длиннее, чем была на лесной дороге. Когда мы проезжали хутор Борок (Павлово), я начал звать маму. Однако та приложила палец к губам и сказала, чтобы я засыпал, поскольку другие дети, уставшие, спали.

 Проснулся я, когда солнце было в зените. Понятно, я не мог знать, в каком месте мы находимся. Однако помню, что слева блистало небольшое озеро. Почему-то его называли Святым, а крёстная звала Руднянским.

 Может через километр остановилась наша фурманка напротив останков большого белого автобуса. Впереди вся дорога и даже большой луг с правой стороны были заняты военными и техникой. Говорили, что мост над рекой Эссой сожжён, а временно построенный за деревней Веребки, в устье Веребского канала, не может быстро пропустить такое количество людей и машин.

 Наш фурман переехал на левую сторону шоссе и остановился за корпусом белого автобуса. Возница, видно, захотел пообедать и достал ящик, сидя на котором управлял своим транспортом. Оттуда он вынул большую жестянку и завёрнутую в пергаментную бумагу буханку хлеба. Малышня, почти два дня не евши, почувствовала запах еды, проснулась и уставилась глазами в старого немца. А тот медленно разрезав буханку на девять равных частей и каждую намазав толстым слоем жира из жестяной банки, раздал всем детям по куску, лишь один оставив себе. Мама открыла ведёрко и с помощью крёстной Павлины объяснила немцу, чтобы тот взял мёда. Фурман выбрал небольшой кусок и показал, чтобы остальное дали детям.

 Дети завершили поедание эрзац-хлеба, а к мёду никто даже не притронулся. Тогда старик дал всем запить перекус водой из фляжки.

 Крёстная Павлина и мама тихо вели разговор с немцем. Тот с горечью рассказывал, что его единственный сын погиб под Сталинградом, а теперь вот мобилизовали и его, хотя скоро шестьдесят лет будет.

 - Плёх, матка, война, очень плёх. Что мне делать на вашей земле? У меня своя ферма. Кто на ней работать сможет? Ваш муж убили, а за что неизвестно. Пусть наш фюрер и ваш Сталин сошлись в поле биться на кулаках. Кто кого победит, того и правда. Зачем мучить люди? А поляк швайн, шлехт человек. Я не хочу такой сосед.

 Ещё долго тётя Павлина вела разговор, употребляя три соседних языка, а меня интересовал другой вопрос и я тихонько спросил маму:

 - А ці тое гэта месца, мама, аб якім казалі дзядзькі, калі прывялі параненага партызана Карагу з Воршы да нас?

 Однако мать так посмотрела на меня, что сразу исчезло желание получить положительный ответ. А мне хотелось поговорить с кем-нибудь, но взрослые были заняты своими делами, а брат и друг Броник молчал, и только из его глаз всё время текли слёзы.

 Прошло немало времени, и вот с последнего грузовика к нам подошли двое немцев, один из них совсем юный. Старший немец что-то сказал фурману, и старик начал собирать свои вещи. Переговорил с молодым, и тот, взяв ружьё, уселся на место возницы, попробовал повернуть коня и выехать на шоссе. Только животина не слушала водителя и стала давать назад. Появилась угроза опрокидывания телеги с детьми. Тогда к коню подбежала тётя Павлина и упредила аварию повозки. Молодой и сам не на шутку испугался и потому слушался женщину. А она приказала достать спрессованного сена, а затем подвесила мешок с зерном на конскую голову и, погладив её и веткой согнав с крупа рой оводов, взяла за узду и вывела агрегат на шоссе. И снова наша колонна двигалась в сторону Лепеля, только теперь фурманом была моя крёстная Павлина Сидяко, а конвоир, забросив оружие за спину, шагал впереди женско-детской толпы.

 На спуске шоссе с возвышенности стоял солдат с флажком и направлял поток военных и гражданских в сторону Веребок. Вскорости и наша колонна уже в Веребках повернула направо и по дамбе двинула на восток вдоль Веребского канала.

 Он был значительно уже валовогорского, и ворота шлюзов выкрашены в голубой цвет в отличие от наших красных. А вот гигантские берёзы были одинаковы, и их кроны почти переплетались над фарватером.

 Взрослые говорили, что мост на Эссе был дважды сожжён, а временный построен в устье канала, и мы его быстро минули. Военные колонны шли в прямом направлении, а нам указали путь через деревню Забоенье. Теперь нашу колонну сопровождали двое полицейских. Из деревни по булыжной мостовой мы въехали в Лепель. Теперь по пути к нам присоединялись небольшими толпами в сопровождении конвойных такие, как и мы люди, в основном женщины и подростки. На нашей фурманке, прижавшись один к одному, сидело в два раза большее количество малышей, чем было в начале путешествия.

 Проехав в конец улицы по булыжному проезду, наша подвода повернула на восток, и снова колёса, стуча по камням, трясли нас довольно долго. Миновав церковь, двигались по улице среди деревянных строений, на стенах и воротах которых были нарисованы жёлтой краской шестиконечные звёзды. Но удивительно, что людей на улицах почти не было видно.

 В конце улицы полицейские повернули подводу и толпу к большому озеру, через исток которого был построен деревянный мост.

 Чуть дальше стоял шлюз. В нём были открыты две половинки ворот, потому вода не сдерживалась, как перед шлюзами в Валовой Горе. Крёстная сказала, что слева Лепельское озеро, а тут начало реки Ульянки – продолжения Березинской водной системы.

 Переехав мост, мы продолжили свой путь и, минуя несколько кирпичных домов, остановились перед шлагбаумом, от которого в обе стороны тянулась ограда из колючей проволоки. На восток, как охватить взглядом, за ней сидели на земле и стояли люди. За ними тщательно следили по всему периметру с вышек по углам вооружённые военные. Подводу нашу не пропустили, а детей полицаи приказали взрослым забрать и убирать с дороги фурманку. Наш немец что-то сказал своим, и старший охранник махнул рукой в знак согласия. Мама сняла меня с телеги, захватив и своё ведёрко. Управляемая крёстной Павлиной подвода покинула недолгую стоянку, и полицай по приказу старшего охранника подсел сопровождать наш недавний транспорт.

 Всю нашу толпу скоро пропустили под шлагбаум, и мы затерялись среди большого количества заключённых за проволоку людей.

 Это была лепельская тюрьма на территории отступившего в начале войны кавалерийского эскадрона.

(Продолжение смотреть здесь.)

2023