61. Светлый путь. СМОЛЕНСКИЕ ПАРТИЗАНЫ НА ЛЕПЕЛЬЩИНЕ. Шуневич Анатолий

Сведения об авторе смотреть здесь.

(Продолжение. Начало смотреть здесь.)

 Однажды, в конце 1943 года, к нам постучали в двери. Когда Тоня открыла их, на пороге появился бородач и попросил воды. Девочка подала кружку, и тот с наслаждением опорожнил довольно объёмную посуду, замочив бороду. Вскорости вся наша хата заполнилась вооружёнными бородачами, наверное, давно не видевшими ножниц и бритв. Много похожих людей было и на улице. Как на то зло, в половине хаты деда Юзика находился особист Шалахутдинов. Выйдя на шум и увидев вооружённых людей, сходу по профессиональной привычке засыпал незнакомцев разными вопросами, держа при этом руку на кобуре.

 Из группы пришельцев, стоявших в сенях и разговаривающих с дедом Юзиком, отделился человек с автоматом и, подойдя к особисту, спокойным тоном проговорил:

 - Ты, если будешь свои грабли протягивать к пистолету, так протянешь ноги. А теперь веди в штаб бригады. И в дальнейшем не попадайся мне на глаза. Это говорю тебе я – комбриг Первой смоленской бригады Никита Петрович Петровичев.

 О чём разговаривали смоленские партизаны в штабе Лепельской бригады, я не знаю, однако через час дымились чуть ли все земляные бани Валовой Горы, обустроенные в склоне дамбы Березинского канала. А сам особист бегал искать Ивана Гордионка, у которого была механическая машинка для стрижки волос. Дед Юзик и дед Леванович принесли обросшим людям бритвы, затачивающиеся о кожаные поясные ремни.

 Женщины готовили смоленским партизанам еду. Варили густые супы с картошкой, ячневыми крупами и мясом. Подростки собирали по деревне нижнее бельё для нежданных гостей. К вечеру привезли из Барсуков сшитое из парашютного шёлка бельё и несколько комплектов верхней одежды из немецких шинелей. Почти в каждой хате шёл ремонт одежды и обуви.

 В нашей половине хаты, половине деда Юзика и в хате Левановичей остановился целый отряд Первой смоленской бригады. К вечеру Яська, Фредя и Валик Шуневичи истопили баню, натаскав из колодца воды в большие дубовые бочки, и когда вода в одной из бочек закипела, выбрали угли и позволили пришельцам, как говорил дед Юзик, смыть многонедельную грязь и пот. Из помещений в это время вынесли мусор, ненужную одежду и подожгли. Она дымилась и неприятно пахла. Мыться и париться партизанам пришлось по очереди. По очереди и ужинали в чистом белье.

 Во время ужина рассказывали о своих приключениях за последние два месяца, в которые пришлось выходить из родных мест, окружённых карателями. Почти два месяца пробивались пущами и болотами. Чуть ли не каждый день происходили стычки с врагами. Утверждали, что «соли насыпали на хвост» им порядочно, будут помнить о том долго. Но и сами почти половину бойцов потеряли. Боезапаса осталось не более как на один бой. Отзывались о комбриге Петровиче как о не просто мужественном бойце, а командире умном и справедливом. Нехорошим словом помянули и тех картографов, что карты составляли, будто специально, чтобы фрицев за нос водили, а партизаны пользовались трофейными, «одолженными» однажды у одного пленённого «немчика». Надеялись получить боезапас у местных борцов с оккупантами, тем более что Петровичев уже нашёл общий язык с комбригом Дубровским.

 Во время ужина в хату зашли дед Юзик с соседом Иваном Гордионком. Иван явился, чтобы забрать машинку для стрижки и бритву с заточным ремнём. А дед принёс большую миску ароматного мёда и фляжку. Сразу беседу оживили шутки и смех. Когда же дед налил смолянам по сто грамм «боевых», и те закусили мёдом, зазвучала в хате песня, слова которой мы с Броником доселе не слышали, потому удивлялись, что сосед Иван пел вместе с пришельцами. Даже не знали, что голос у Гордионка такой красивый, выделяется из хора мужчин. Сразу на второй день мы, споря между собой, восстановили в памяти слова той песни. До сего времени я не знаю, кто автор её слов и музыки, потому могут быть ошибки в тексте и мотиве, поскольку каждый из исполнителей пел на свой лад. Вот запомнившиеся мне слова:

     Ночью тёмной глухой командир молодой

     Притаился в засаде с отрядом.

     Под осенним дождём мы врага подождём,

     Уничтожим фашистского гада

.

     Ни сестра, ни жена нас не ждёт у окна,

     Мать родная на стол не накроет,

     Наши семьи ушли, наши хаты сожгли,

     Только ветер в пожарищах воет.

.

     Этот ветер - родной, он летит над страной

     И считает он слёзы и раны,

     Чтоб смогли по ночам отомстить палачам

     За разбой и за кровь партизаны.

.

     Ночь уныла, темна, не светила луна,

     На дороге взрыв мощный раздался –

     Там немецкий обоз улетел под откос,

     Он на вражеских минах взорвался.

.

     Над дорогой лесной и над рощей густой

     Золотистые зорьки сияли.

     Дождь и ветер утих, а на листьях сырых

     Трупы мёртвых фашистов лежали.

 Проснувшись утром, я не увидел на кроватях наших матерей и даже Броника с сестрой Тоней. Быстро одевшись и натянув на ноги бурки, я выскочил в сени, где столкнулся с Броником, и тот сообщил, что смоляне уходят от нас, а валовогорцы их проводят на постоянное место пребывания. Появившийся дедов средний сын Фредя дополнил, что ночью прилетал самолёт с Большой земли и привёз адресный боезапас – непосредственно смолянам, и теперь Иван Гордионок проводит их то ли на Ушачи, то ли куда ближе. С ними идёт и Яська Козловский. А Лобанок ещё ночью приказал командиру кавалерийского эскадрона Панкратову приготовить три повозки для перевозки оружия и других грузов. У Стася Левановича забрали пару десятков лыж-снегоступов (это короткие и лёгкие лыжи удвоенной ширины, на таких партизаны ходили на задание, не проваливаясь в сугробы, а по насту так вообще скользили, будто по льду).

 Вскорости по дамбе один за другим прошли короткими группами все шесть отрядов Смоленской бригады. В конце колонн проехало несколько возов с ПТРами и даже двумя ротными пулемётами. Перейдя мост над каналом, партизаны, поднимая ладони, благодарили валовогорцев за помощь. С дамбы повернули в сторону Пунтасова моста над болотной речкой Продушницей.

 Разговаривая вечером с дедом Юзиком, Иван Гордионок сообщил, что смоляне остановились в Затеклясье, жители которого вместе с домашними животными перешли на зимовку за соседнюю Медвёдовку. Обе деревни немалые, однако, много хат в них сожжено. Уцелели те, что находились на отшибе и на центральной улице.

 Валовогорцев удивил комбриг Петровичев. В нём увидели действительного командира, голову. Пустил разведку на час ранее марша бригады изучить переправу через Пунтасов мост и мост в Прудке, а основной колонной прошли через урочище Свядский Мост и, пока разведка не доложила о спокойной обстановке, из лесу на Зацеклясское поле не вышли. После заселили уцелевшие хаты, в хлевах взялись сооружать печки. Из лесного поселения стали возвращаться затеклясцы, у кого хата осталась целой. Приступили вскрывать подземные хранилища с картошкой, что исключало голод.

 Комбриги Дубровский и Петровичев нашли общий язык, чему радовалось и местное население. Через несколько дней возле штаба бригады в Валовой Горе лежали три бухты тонкого провода, покрытого изоляцией, а связисты налаживали связь между бригадами.

 Ночным рейсом самолёта в Валову Гору были доставлены ещё несколько бухт проволоки и аппаратура. Теперь комбриг Дубровский мог держать связь с Первой смоленской бригадой в Затеклясье и с 3-м отрядом Лепельской бригады имени Сталина, что контролировал дорогу из Лепеля, через деревню Оконо, в партизанскую зону, а так же с кордоном в смолокурне на хуторе Прудок. Между караульным пунктом, что находился в нашей хате, и штабом бригады «Дубова», располагавшемся в хате заводилы валовогорской детворы Женьки Драгун, были натянуты два открытых провода, краями закреплённых на белых чашках, закрученных в стены наших жилищ. Все интересные команды, передаваемые из своей хаты-штаба, Женька подслушивала и пересказывала своим друзьям.

 Так что мы всегда знали обстановку в партизанской зоне.

 Однажды, сооружая снеговиков и бросаясь снежками, Броник нечаянного зацепил концом длинного прутка один из натянутых проводов, и тот произвёл какой-то, как нам показалось, красивый звук. Тогда мы начали по очереди бить по проводам прутом, и те выдавали нам чудесные аккорды. Занятые игрой, мы не заметили, как из-за хаты выскочил начальник особого отдела Шалахутдинов.

 - Байстрюки! – заорал он. – Перестреляю врагов народа, полицайских сволочей!

 Особист кричал много чего иного, очень оскорбительного, и, вытащив из кобуры пистолет, направил на меня, поскольку я стоял, разинув рот, с тем злосчастным прутком и только смотрел в дырку ствола оружия, не в силах сдвинуться с места.

 Вдруг раздался крик моей матери:

 - Ты што ўдумаў, бандзюга, забойца, фашыст пракляты! Як толькі яго бацька з фронту прыдзе, ён цябе, гада, да сценкі паставіць!

 Мама последними словами паскудила особиста, раз за разом махая метлой. Затем, плача, схватила меня за воротник и почти потащила в хату. На крик собрались соседи и долго обсуждали событие. А вечером Шалахутдинов сказал деду Юзику, что просто припугнул детей, чтобы вред не чинили. Утром пришла Женька и рассказала, что Дубровский поздно приехал в штаб и сразу вызвал Шалахутдинова. Разговор был очень серьёзный. После того особист, прежде, чем зайти к нам в хату, спрашивал у деда Юзика:

 - Бешеная баба дома?

 А той бабе в июле 43-го года исполнилось всего 24 года.

 Однако она была матерью, потому защищать своего ребёнка и пошла с берёзовой метлой на вооружённого беспредельщика. Жалко, что мы о своих матерях поздновато начинаем заботиться и уважать их.

 Понятно, что мы с Броником попали под домашний арест и новости с воли получали только когда приходил Казик, сын моей крёстной Павлины, да Янак, сын тётки Михалины. Он посещал нас с Алиной, младшей дочкой Катерины и покойного Михала.

 Будучи «арестованными», мы с Броникам от нечего делать наблюдали, как моя мама с тётей Агнешей в больших чугунках доводили воду до кипения, а затем выливали в деревянные корыта с оставленной партизанами одеждой. Кипятком также обрабатывали мебель и стены, уничтожая занесённых в хату вонючих клопов и тараканов. Этим делом занимались и в хате деда Юзика, только там дед применял какие-то добытые мази, а его сын Фредя перетирал на муку взрывчатку и готовил раствор. Им в бане смачивал одежду, а в хате обрабатывал стены и мебель. На испуганные вопросы женщин, не взорвёт ли он хату, Фредя отвечал, что для взрыва тола надо иметь детонатор, а вообще этой взрывчаткой можно вылечить даже чесотку, которую на руках и ногах носит половина жителей деревни. Соглашался, что лучшее средство от этой заразы, конечно, баня, но уточнял, что лишь в совмещении с присыпкой заражённого тела молотым толом после мытья.

 Изложенные в моих воспоминаниях о войне факты так же основаны на рассказах очевидцев и участников описанных событий. Десятилетиями я по крупицам собирал сведения путём опросов жителей и уроженцев Валовой Горы, Лепеля, Барсуков, Черницы, Затеклясья и других деревень Лепельского района.

2024